— Еще свадьба налаживается!
Молодежь слушала былины Айнтая.
Вдохновенный старец пел:
«Давно когда-то протекала в темной долине гордого Алтая глубокая река Таныш-Су. Она рвала с сердитым ревом каменные скалы и, как тигр, прыжками падала с высоких круч.
На берегу потока жил Хан-Караты-Гой.
Аил его стоял у подножья снежных гор.
Семьей лепились юрты подданных Караты-Гоя, а кругом на много-много верст паслись табуны баранов.
Могуч был Хан и славили его певцы. И веселился Хан.
— Где есть так много быстрых лошадей, как у меня, Караты-Хан-Гоя? Кто силен? Пусть выйдет силой помериться со мною! Пусть выйдет… Жду!
И вдруг, как птица, прилетела дурная весть:
— Идут на Хана полчища далекие, чужие! Прими, Караты, прошенных гостей… Идет сам Бий-Керем!
Тут все заволновалось, — как море Алтын-Кол[5], поднялись люди! Все начали готовить стрелы и острые мечи, и точно лес заколыхались копья, звенят кольчуги, щиты на солнце блещут яркой медью.
Вот полчища сошлись.
Суровые князья решили битву кончить поединком.
И только наступило утро, сошлись они.
Зловеще хмурилось небо. Хребты клубились пасмурной дымкой. Тряслась земля. Гудели камни. Речные волны к небу долетали.
Но почему так ужаснулось всё?
То духи: Шайтан и Эрлик, злой совет держали — кому победу дать? Решили:
— Пусть Хан умрет!..
Сошлись враги. Их кони вороные выступали гордо. Вздымалась пыль из под копыт могучих.
И битва началась.
Раздался лязг мечей. Ломались копья о щиты, как щепы. Подобно грому, клики раздавались. Тряслась земля. Звенели камни, а река еще грозней ревела между скал.
Эрлик злой, питая ненависть к Ульгеню, который покровительствовал Хану, справлялся у подвластных духов:
— Кто сильней? Как битва? Жив ли Хан?..
И злобно выл, услышав, что Хан сильней, что Бий изнемогает и скоро будет побежден.
Уж день сменился ночью, ночь — золотистым утром, и вечер вновь настал — князья дрались. Они изнемогали от ран тяжелых, от жары полдневной, но бились грозно, и никто не уступал победы.
А злые духи мешали Хану биться с Бий-Керемом. То камень под ногу подбросят, то яму выкопают сзади, то стрелу на сторону сдуют, то щит погнут, сломают меч.
Но Хан справлялся вновь и храбро наступал с победным кликом:
— Держись!.. Держись!..
Ульгень ушел на небо, а злой Эрлик спустил борцов глубоко в подземелье, но и во мгле жилища Шайтана-бога кипел бой витязей могучих.
Тут духи не стерпели и, разделившись на два стана, на добрых за Караты и злых за Бия, в бой кинулись за каждого из ханов.
Вот Бий-Керем упал уж на колено, и стон сорвался с уст его надменных, но злой Эрлик, узнав об этом, вдруг к борцам явился, захохотал и острый меч вонзил в грудь хана Гоя.
Печально вскрикнул Хан и рухнул на каменья, как лев, сраженный копьями людскими, и потряслась земля от скорби, и затихла. Крик Хана услыхала его жена Катынсу. В отчаянии заломила руки и с громким воплем кинулась с кручи.
Сердито ухнула река. Вскипели голубые волны и, взявши тело, ринулись под землю с трупом Хана.
Реки не стало, и с тех пор лишь ветер буйный по скалам бродит, да царь-орел с вершины с зловещим клекотом задумчиво слетает».
Былина эта о славной смерти любимого богатыря произвела на Чета особенно сильное впечатление. Несправедливость богов и торжество злого Эрлика над добрым Ульгенем возмутили его и, когда Айнтай кончил петь, Чет, точно пьяный, вскочил на ноги и исступленно крикнул:
— Неправда это!..
Все с испугом и недоумением оглянулись на него.
А он страстно говорил:
— Да, я, Чет Челпан, говорю: не было и не будет никогда никакого злого Эрлика! Нет никаких богов, кроме доброго Бога. И этот Бог — не Ульгень, который ничего не может сделать с Эрликом, который слабее этого злого бога!.. Наши камы требуют богу жертв, как и русские камы берут за все деньги!.. Они носят золотые одежды, а народ ходит в рубище и делается злым, как собака… Мы тоже делаемся злыми, потому что наши боги не хотят помочь нам. Мы даем последнюю лошадь Эрлику, а он убивает алтайца, у которого семье нечего есть завтра. Почему Эрлик помогает злым, а Ульгень забыл о добрых? Кто скажет, что Сутын-Кай худой человек был, а Ульгень дал Эрлику убить его? Почему так несправедливо? Почему у кама Пустелянги много коней, баранов и овец, а он взял Чубарого у Сутын-Кая? Почему, я спрашиваю, а?..
— Стой! — закричал кам Пустелянга. — Не говори ничего, богохульник! Заветы отцов не блюдем, и гибнет Алтай! Вот что!
Услышав громкий спор, насторожились старики. Они слышали последние слова Пустелянги и повторили их как эхо:
— Гибнет Алтай! Вот что!..
— Гибнет! Верно это! — повторили другие, не понимая, в чем дело.
А Пустелянга гремел:
— Я говорю: опился Чет-алтаец араки и говорит худое! Как нет богов?.. Кто дает нам жизнь?.. Изменник он вере отцов!.. Смерть ему!..
В один миг вокруг Чета угрожающе сомкнулась толпа.
Дикое возбуждение вдруг передалось впечатлительным алтайцам. Руки потянулись к ножам.
Но Чет спокойно стоял среди толпы, опершись на коновязь. Только черные глаза его горели огнем презрения и внутренней силы.
Тутанхэ с восторгом смотрела на него.
Он опять заговорил:
— Эй, алтайцы! Я, Чет Челпан, говорю: нет Эрлика, нет Ак-Иаика и других наших богов! Кто скажет, что видел их?
