Белые пятна - [18]

Андрей Павлович щелкнул выключателем. Каюту залил свет трех ламп под разноцветными плафонами. Пимен Григорьевич улыбнулся. Это он придумал плафоны, сам подобрал стекла.

Когда были выпиты первые бокалы, потекла непринужденная застольная беседа.

— А как поживает «тот, кому не везет»? — спросил Коробов.

— Об этом вы у него спросите, — сухо ответил Истомин.

— Вы его ожидаете? — не унимался Коробов.

— Да, он должен подъехать, и не один, а в компании с «инженером-историком».

— Папа, о ком ты говоришь?

— Так зовет Григорий Васильевич рабочего Разумова.

— Почему, Пимен Григорьевич? — послышались возгласы.

Истомин уже в который раз нехотя рассказал историю молодого десятника.

— Представитель старой артистической среды, — несколько высокопарно вымолвил он, пересказав историю Разумова. — И такая судьба: рабочий поисковой партии.

— И что ж такого? — прервала его Анта. — Если он любит работать — значит хороший человек.

— Не так уж все просто, как тебе кажется, — усмехнулся Истомин.

— Способный человек везде пробьет себе дорогу, — вставил Тушольский.

— Да, да! Но пробиваться одному, без связей, без родных или быть в кругу родных, людей известных, — говорил Истомин без особого сочувствия к заинтересовавшему всех человеку.

— Ну, это уж совсем ни к чему, — нахмурился Тушольский. — Молодые-то люди лет в семнадцать улетают от родителей, и круг их знакомств простирается шире — в институте, в училище. А окончив учение, они редко возвращаются к родным — страна-то велика.

— Конечно, так! — воскликнула Анта. — Институт дает нам право на самостоятельную деятельность. Да и зачем нас вести за руку? Мы ведь не маленькие.

— Сумеют отличить никудышную дорогу от прямого и широкого шоссе, — одобрительно проговорил Тушольский.

— И ничего я не вижу в его проступке… то есть это, конечно, нехорошо, что он учинил скандал, но не настолько нехорошо, чтобы зачеркнуть человека. Надо верить в человека. Тогда он скорее исправит свою ошибку… Ну, папа, не сердись, что я тебя перебила и целую речь произнесла.

Анта смутилась и покраснела. Молодость заступалась за молодость. Пимен Григорьевич молчал. Его раздражали слова дочери. Спор принимал слишком острый характер — это чувствовали все. Анта молчала, но ее рассуждения подхватил Тушольский и веско разбивал доводы Истомина, который говорил, но не все договаривал, словно боялся раскрыть затаенную мысль. Неужели старый инженер полагает, что в грехопадении молодого человека виновата не крохотная среда, не семейный круг, а нечто большее, общее?

Вот вопрос, над которым задумался Андрей Павлович — бывший пимокат, ставший в советское время инженером и руководителем крупного промышленного района. Напротив него сидит еще не старый Истомин, получивший образование перед революцией и накопивший большой опыт организатора производства. Их пути скрестились на большом жизненном поприще, где немыслимо работать без доверия.

Будет ли эта работа успешной, если между ними нет единомыслия?

3

Настя встревожилась, заметив, что с Виктором творится что-то неладное. «Словно подменили его», — думала она. Вчера, расставшись с Лукьяновым, Виктор спал до вечера, а вечером Курбатов принес вина. Где он достает эту водку проклятую? Не иначе — на руднике. Кому-кому, а артельщику из-под земли достанут… Она с товарищем Ганиным поговорит, пускай он образумит их. Да и невесело было вчера, хоть ребята и выпили. Виктор молчал, слова не вытянешь.

Наутро, когда в столовой поубавилось народу. Настя, улучив минуту, заглянула в палатку. Виктор сидел на раскладушке с ботинком в руках.

— Витя, иди завтракать.

— Не хочу, — не поднимая от ботинка глаз, буркнул он.

— Витя!

— Не буду. Неужели не поняла? — Виктор рывком надел ботинок и напялил куртку. По тяжести в кармане догадался, что «мамка» как всегда снабдила его завтраком. Сегодня эта забота раздражала его. Виктор вытащил сверток и положил его на стол.

Настя возмутилась:

— Не смей, сейчас же возьми завтрак! Противный какой! Обязательно товарищу Ганину расскажу, пусть узнает, какой ты есть.

Виктор вышел. Зайдя в столовую, он кивнул Курбатову и Каблукову, и те тут же пошли за ним. Завтрак у всех троих остался нетронутым.

Трудно подниматься на вершину гольца, а в знойный день, когда на спине разведчика тяжелый рюкзак со взрывчаткой, — подъем становится еще тяжелее.

— «Козья тропа!» Название тоже! Да здесь и коз-то нет, не Монголия, — бормотал Курбатов, идя впереди. Шел он осторожно, зорко всматриваясь, безошибочно находя верную дорогу там, где тропа исчезала и перед ребятами вырастала куча грязноватых глыб.

— Еще немного, хлопцы, — подбадривал он спутников и ловко карабкался по тропе, в ином месте почти прижимаясь к ней. Ни одного камешка не осыпалось под ногой опытного таежника. За ним, пыхтя и чертыхаясь, ползли Жорка и Разумов. Дорога им казалась бесконечной.

— Говоришь, измотался? Оттого, знать, что о грузе думаешь. Иди и не думай, по сторонам больше посматривай, уставать не будешь! Подкрепимся?

Отпив из фляги Курбатова несколько глотков обжигающей «смеси», Виктор почувствовал прилив сил. Он оживился и стал откровенно делиться соображениями о делах. Друзья слушали его не перебивая.