Белые пятна - [16]

— Трест просит нашего согласия на кандидатуру в начальники постоянной поисковой экспедиции, — доложил начальник отдела кадров. — Но товарищ Пряхин против рекомендованного инженера.

Разговор происходил в конце февраля, в солнечный, на редкость ясный день. За околицей поселка высились темно-голубые хребты и увалы, режущей глаз светлой голубизной отливали снега на реке. Вверх по Мане по глубокой траншее ледовой дороги тянулся длинный обоз.

— Вы знаете рекомендованного, Николай Сергеевич? — спросил Истомин, отрывая взгляд от окна.

— Я его ни разу не видел, — возразил Пряхин, — но о нем идет дурная слава. Конечно, глупо быть суеверным, но…

— Как его фамилия? — перебил Истомин.

— Лукьянов Григорий Васильевич.

Истомин кивнул: он был уверен, что услышит эту фамилию. Выслушав возражения Пряхина, посмеявшись снисходительно над его опасениями, он сказал:

— Пусть приезжает этот… кому не везет. К счастью, я не суеверен, а мне с ним работать…

Через две недели в поселок прилетел Лукьянов.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Настя ловко и быстро открывала консервы. Лида Винокурова в новой блузке кокетливо вертелась перед зеркалом.

— Знаешь, Настенька, чтобы я сейчас поела? Отварной картошки с кислой капустой. — Лида зажмурилась и сморщила носик.

Настя вздохнула, повертела в руках опостылевшие консервы. Заложив их в котел, присела отдохнуть. Было жарко, «мамка» задремала.

Вдруг словно кто ее толкнул — она открыла глаза. Перед ней стоял Разумов.

— Я задремала, Витя, извини, — она взглянула чуть смущенно и виновато. И тут же согнала улыбку: — А почему ты пришел? Что-нибудь случилось на линии? Ты не заболел?

— Нет, Настя, все в порядке. С удовольствием чего-нибудь поел бы. — Он попробовал улыбнуться, но улыбки не получилось. Она продолжала настойчиво расспрашивать, но поняв, что ничего не добьется, стала молча разогревать тушенку.

Разумов зашел в свою палатку.

— Лида, посмотри, чтобы не подгорело. — Настя легким шагом подошла к палатке. Прислушалась. Хотела войти, однако, услышав нервные шаги по утрамбованной земле, отступила. Покусывая губы, вернулась, застыла у плиты.

«Поссорились! — решила Лида. — Ничего, помирятся». И, подхватив миску с разогретой тушенкой, понесла начальнику. Возвращаясь, встретила Виктора, но обиженная за подругу, сердито надув губы, прошла мимо.

— Виктор Степанович! Очень кстати, очень рад! Гостем будете. Вина купите — хозяином назову, но посуду бить не позволю, — благодушным тоном говорил Григорий Васильевич, приглашая десятника к столу.

Виктор что-то пробормотал и сел. От внимательного взгляда Лукьянова не ускользнуло, что он чем-то расстроен.

— В тайге приобретаешь фельдфебельскую привычку: пить в одиночестве, — сказал Григорий Васильевич. — Но насколько приятнее выпить вдвоем! А повод вполне подходящий: на главную базу доставили два карбаса грузинских вин. Вот и распробуем. Не возражаете — «медвежонка»?

Лукьянов налил в чайные стаканы спирт, долил их до краев вином из бутылки с красивой этикеткой. Они чокнулись, выпили. Лукьянов с хрустом раскусил огурец, будто только что сорванный с грядки — так он был свеж. Виктор вел себя так, словно был один, а не сидел за столом в компании. Зорко наблюдая за его неподвижным лицом, Григорий Васильевич продекламировал:

Судьбе, как турок иль татарин,

За все я равно благодарен…

И продолжал, блестя глазами:

— Я тоже иногда декламирую… Но зеленый горошек, огурчики почти свежие, осетрина в томате и иваси — лучше любых стихов. Люди! Люди! Все сделано ими, и хорошее и дурное. Давайте-ка выпьем за людей.

Они обладали крепкими головами и не опьянели, выпив две бутылки, вдобавок были настолько умны, что, раскупорив третью, не притронулись к ней. Они беседовали, хотя больше говорил Лукьянов.

— Я завидую вам, Виктор, вы молоды… А я… до сих пор не женат, — неожиданно признался Лукьянов.

Разумов смотрел на инженера выжидательно. Григорий Васильевич сокрушенно покачал головой. Потом добавил очень поспешно:

— Это я так, между прочим… Об этом часто вспоминаешь, но стараешься не говорить. Не подливайте мне, я не стану.

Он отошел от стола и, открыв вьючный ящик, достал стопку книг, и том за томом выложил на стол переводную «Историю XIX века», вышедшую в русском переводе в середине тридцатых годов.

— Я без ума от французов. Они умны и предприимчивы, талантливы и объективны. Их труд перед вами. Я мельком заглянул в каждый том. Ха-а-рр-ра-шо!

Но ни выпитое вино, ни вид этих красивых книг с золотым тиснением не развеяли тяжелого раздумья Виктора. Он сам не знал, что с ним творится. Он пришел, чтобы поговорить с начальником экспедиции, сообщить ему… Виктор потер лоб. Да, вчера они с Ганиным обследовали седьмую линию. Андрей уверен, что, вскрыв шурфами седьмую, они ничего путного не найдут, — ведь она в середине между двух пустых. Сегодня утром, ни с кем не советуясь, Виктор освободил от рубки Дронова и Акатова, прихватил лучшего шурфовщика Айнета Байкеримова и его тень — Алешку Петренко. За три часа они выбили десять шурфов. Предположение Ганина подтвердилось: ни намека на месторождение. Задокументировав шурфы, он побежал в табор: еще одна пустая линия! Виктор чувствовал в душе точно такую же пустоту. Ему стало безразлично то, чем он так живо увлекался недавно. Подумал о Курбатове и тоже спросил себя: зачем он приехал сюда, в эту чертову глушь!