Белые пятна - [19]

— Если нам не дадут людей, как говорит Лукьянов, тогда следует пересмотреть график, построив его так, чтобы рубка просек опережала шурфовку, но не настолько, как опережает сейчас. Об этом я и сказал Григорию Васильевичу. А он мне о технологии, о том, что нельзя разрывать утвержденный проект… Ну, хорошо, я согласен и Ганин согласен, что отступать от проекта невозможно. Так что же тогда? Прорубить все просеки для будущего года? А в этом сезоне что?

— А тебе-то какое дело, Витя! Что ты переживаешь? Пускай начальник думает, голова у него большая, — сказал Каблуков.

— Вы об этом — никому, — спохватился Разумов, вспомнив предупреждение инженера. — Неудобно, узнает Лукьянов…

— Кому неудобно? Тебе? Поговори с Костей — узнаешь, о чем ребята думают. Ребята не дураки, сквозь землю видят. Месяц ковыряемся, не одну тысячу кубиков наносов выбросили, а пегматита не видно, — раздраженно ронял Курбатов. — Зимой на рудник не показывайся — засмеют. Не разведчики — землекопы. Хуже — кроты слепые!

— Что верно, то верно. Впустую наше старанье, — дополнил Каблуков.

— Все-таки, — не унимался Виктор, — болтать не стоит. Мало ли что мы решим… Наше дело!

Он заметил, как быстро обменялись взглядами Курбатов и Жорка.

— Уже решили, — твердо произнес Курбатов. — Время терять нечего. Получим деньги и уйдем. Пропади оно пропадом… не работа, а колесо без спиц.

Курбатов выругался, отвернулся, чтобы скрыть от Разумова свои истинные чувства. «Парень-то почти согласен! — торжествовал он про себя. — Вон он что сказал: наше дело. Ай да парень! А я-то думал…»

Так же как Виктор, Курбатов завербовался в экспедицию в Казани. Но в экспедицию их привели разные стремления. Виктор ехал работать, а Курбатов расценил вербовку как возможность бесплатно проехать в места, какие он покинул два года тому назад и куда стремился всей душой.

Тайгу он любил своеобразной любовью, связанной вообще со склонностью к бродяжничеству, с фартом и вольностью. Ему «фартило». В свои двадцать восемь лет он исколесил полстраны, побывал на юге и севере, работал на видных стройках, был в Монголии и нигде не задерживался прочно. Курбатов третий раз возвращался в тайгу, «пожив просторно» почти два года на деньги, добытые на прииске.

К старателям, в обычном значении этого слова, Курбатов себя не причислял. Он с презрением отворачивался от коллективной работы где-то около прииска, на пластах, требующих терпеливого труда. Пожалуй, его не прельщали и высокие заработки. Но смелая, мало общительная натура этого человека не мирилась с каким-то уставом, общим распорядком и ежедневными обязанностями. Скучно! Прирожденный разведчик, сын такого же как он бродяги — Николай Курбатов унаследовал от отца одну черту: страсть к поискам. И он бродил по тайге, голодал и мерз, находил и терял.

Оказавшись в экспедиции, возглавляемой Лукьяновым, он первое время старался, потом заскучал. Здесь ему мало кто пришелся по душе. Нравился простоватый Васька Терехов и веселый Жорка. Хорошие ребята! Но больше всех его заинтересовал Разумов. Первый раз в тайге, а ведет себя «стариком». Сноровка, сила! И, видать, — кремень. Скажет — отрубит. С таким не сдружиться — преступление. И Курбатов охотился за Разумовым с первобытной хитростью, немалой долей такта, а главное — настойчивостью.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Лукьянов распорядился провести отпалку в бригаде десятника Чернова. Чернову было уже за тридцать, но все, даже самые молодые шурфовщики, звали его просто Кешкой, а насмешник Петренко, хотя и дружил с десятником, но звал его сухорукой балалайкой.

Высокий и жилистый Чернов вертелся среди своих шурфовщиков, низко склонялся над замасленной записной книжкой. На просеке собралось много народу, пришли рабочие и из других бригад. Здесь же были Айнет и Петренко. Айнет хотел поучиться подрывному делу.

— Ты норму давай, не ходи со мной, — попробовал Айнет задержать Алешку, но Алешка был упрям.

— А кто будет сортировать — петушки к петушкам, раковые шейки к раковым шейкам? — насмешливо спросил Петренко. — Ты, товарищ Байкеримов, нарушаешь приказание десятника.

Айнет молча почесал живот, не находя на этот демарш веских возражений.

Ганин обратил внимание на странное, как ему казалось, поведение Разумова и Курбатова: друзья сидели в сторонке, их лица были сумрачны и вялы. Среди шурфовщиков разгорелся спор. Петренко первым подлил масла в огонь.

— Здорово как получилось! Мы взрывчатку на собственном горбу притащили, можно сказать, а шурфики взрывать для этого сухорукого балалаечника!

— Не понимаешь, а шипишь, ровно гусь на дороге, — вспылил Чернов. — У меня бригада самая слабосильная. Вы вперед убежали, а у меня ни одна линия не вскрыта. Ты… вертивоз! Петушки к петушкам разложил, да раковые-то шейки смешал с медовыми коврижками, — поддразнил Чернов.

Алешка отмахнулся от Чернова и с самым серьезным видом склонился над картой, которую развернул Андрей Ганин.

Лукьянов прибыл в самый разгар спора.

— Зачем? Скажите, зачем? — кричал Мосалев и тыкал пальцем в карту. — Зачем нам выбрасывать тысячу кубов, когда мы наперед знаем, что тут пустая порода! Глядите сами: третья и четвертая линия ничего не дали, так ведь шестая и седьмая тоже ничем не обрадовали. Чего же мы ждем от пятой? Она же, эта пятая, будь ей не ладно, в самой середине.