Беллини - [60]

Флоримо, будучи очевидцем событий, опровергал эту историю. Он писал об огорчении, которое пережил Беллини от слов учителя, но объяснил и их дальновидный смысл — Дзингарелли якобы хотел задеть самолюбие ученика, что подтолкнуло бы того к успехам, достойным его таланта.

По Беллини никогда не давал такой клятвы, во-первых, потому, что всегда питал глубокое почтение к своему учителю, а также потому, что никогда не стал бы опускаться до подобной низости. Когда же по чисто внешним обстоятельствам, как мы видели, он вынужден был взяться за эту трагедию, то немедля написал Дзингарелли, объяснив, в каком трудном положении оказался. Он просил у него извинения за то, что осмелился обратиться к сюжету, «столь счастливо использованному им».

«Дзингарелли как человек умный, — сообщает Флоримо, — ответил ему (и был так любезен, что показал письмо мне, прежде чем отправить), что нисколько не сердится, более того, советует хорошенько обдумать сюжет, сам по себе очень интересный, так как он предлагает волнующие и очень яркие ситуации, которые как нельзя отвечают характеру проникновенной музыки Беллини».

С другой стороны, очевидно — даже по первоначальному названию, обозначенному в контракте, — что Беллини очень заботился о том, чтобы его сочинение могли отличить от других, созданных на этот же сюжет, то есть от опер Дзингарелли и Ваккаи[55]. Написанная по либретто Феличе Романи опера Ваккаи была поставлена в театре Каноббиана в Милане в 1825 году. И поэт решил воспользоваться сходством сюжета, чтобы поменьше работать над либретто и побольше высвободить времени для Беллини. С этой целью он использовал свое либретто, созданное пять лет назад для Ваккаи, за которое, как утверждают, ему не заплатили. Романи кое-где переделал его, частично обновив и добавив новые стихи и сцены[56].

До 14 января Беллини, возможно, еще питал некоторую надежду, что не придется работать над новой оперой. Но и 14-го Пачини не дал знать о себе. Как раз в эти дни наступили сильные холода, такие сильные, что даже лагуна покрылась льдом, движение на дорогах прекратилось, и почтовые дилижансы не ходили. Импресарио Ланари решил отложить срок истечения обязательства, взятого Пачини, еще на шесть дней. «Учитывая отсутствие дилижансов, — читаем в его письме, — данное соглашение продлевается до 20-го текущего».

16 декабря состоялась премьера «Пирата» в театре Ла Фениче. Она прошла с успехом, хотя реакция публики была неоднозначной. Слушатели почувствовали, что перед ними действительно нечто необычное в оперной музыке. И как всякое новое явление, оно, конечно, вызвало споры и дискуссии. Наиболее точную оценку дал пылкий критик «Гадзетта привиледжата» Томмазо Локателли. Он отметил, что «музыка Беллини, всегда содержащая глубокую мысль, отличается обилием мелодий, нежных и задушевных, которые усиливают, но нисколько не разрушают выразительность слов и стихов».

В заключение автор статьи писал: «Музыка Беллини, возможно, не потрясает, но захватывает, не возбуждает, но волнует. Красота со совсем иного плана, она с нежностью проникает в душу и впечатляет тем сильнее, чем больше ее слушаешь». Критик точно предсказал, что произойдет с венецианской публикой — и в самом деле на следующих представлениях она бурно проявляла свой восторг «Пиратом» и ее автором.

Восторг этот вызвал множество просьб, одну настойчивее другой: молодой катанийский музыкант непременно должен написать новую обязательную в сезоне оперу для театра Ла Фениче. И хотя еще оставалось несколько дней до истечения отсрочки, никто не сомневался, что сделать это должен именно Беллини.

А он между тем продолжал отказываться, но уже не так активно, поскольку срок соглашения с Пачини подходил к концу, а Беллини продолжали настойчиво упрашивать даже представители власти — сам граф Шпор, губернатор провинции Венеции, лично попросил его сочинить новую оперу. Композитору не оставалось ничего другого, как удовлетворить его просьбу. «Придется написать, и всего за месяц, — сообщал он Гаэтано Канту, — потому что все просят, чтобы я доставил это удовольствие Венеции, которая будет рада тому, что я напишу в такой короткий срок…»

С необходимостью приняться за работу музыкант смирился еще до 20 января, и синьоре Джудитте Турина, приславшей ему привет с одним общим знакомым из Казальбуттано, с кем он собирался возвратиться, ответил, что тот спокойно может ехать один, поскольку он, Беллини, обречен остаться в Венеции.

19 января в Венецию прибыл Романи. Он остановился в той же гостинице, что Беллини. Композитор тотчас известил Флоримо, что вынужден выполнять обещание, данное импресарио, и у него остается всего «полтора месяца, чтобы написать оперу и поставить ее. Видишь, как меня взяли за горло!» — сетовал он и, предвидя неодобрение друга, добавил: «Ты, конечно, прав, полагая, что я поступил неразумно», но оправдывался: «Просьбы губернатора и почти всей Венеции вынудили меня на этот опасный шаг». И заключил: «Надеюсь, что все-таки справлюсь».

Опасным он считал этот шаг потому, что у него оставалось слишком мало времени. Недостаточно — именно для него, ибо, как мы знаем, ему нужно было, прежде чем приступить к сочинению музыки, хорошенько поразмышлять, тщательно обдумать ситуации либретто, проникнуться состоянием души каждого персонажа.