Беллини - [61]

И эти сорок пять дней, которыми он располагал, заставили его вспомнить о довольно горьких последствиях торопливости, не так давно пережитых в Парме.

Соглашаясь написать оперу за такой короткий срок, Беллини, конечно, должен был иметь какой-то свой тайный план. Он намеревался использовать немало музыки из «Заиры» — оперы, написанной им меньше чем за месяц, которую теперь уже можно было считать мертворожденной. И хотя публика высокомерно осудила ее, она не заслуживала забвения. Он повторит какие-то ее мелодии в новой опере и на этот раз, без сомнения, поступит правильно, потому что уже видел, какое они производят впечатление.

Однако на деле все оказалось не так просто, как представлялось поначалу. Или во всяком случае план этот был сложен для Беллини, ибо он стремился к тому, чтобы в музыкальной драме мелодия «высекалась» из слова и действия. И работа по приспособлению музыки из «Заиры» к «Капулети» не могла свестись лишь к простому перенесению из одной оперы в другую (что весьма часто делали в ту пору все композиторы во главе с великим Россини). Беллини нужно было слить мелодию, рожденную когда-то для определенной поэтической строчки, с другим стихом, который вызывал бы такие же точно чувства, как и прежний текст.

Вот почему в немногих письмах, сохранившихся от этого периода, Беллини выглядит придавленным огромной тяжестью, какую взвалил на себя и с трудом удерживает. Больше месяца он вовсе не выходил из дома, работая порой по десять часов в сутки. После сильных холодов пришла оттепель, и наконец появилось бледное, еще робкое солнце, но и оно сумело оживить шумную карнавальную толпу Венеции.

Для Беллини не существовало ни праздников, ни развлечений. Не было и перерывов в труде, который приковывал его к стоящему возле рояля столику, и он торопливо набрасывал каждый день тысячи знаков, разнося их по потным строчкам голосов — вокалистов или инструментов оркестра.

Для него существовало только обязательство, принятое перед венецианской публикой, чуть ли не следившей за ним в ожидании, какие еще мелодии родятся в результате работы, за которую взялся молодой катанийский музыкант и тяжесть которой он ощущал с каждым днем все сильнее.

«Будет чудо, если я не заболею после всего этого…» — писал он синьоре Джудитте. Однако чуда не произошло. Болезнь свалила его, но только гораздо позднее, и оказалась не той, какой он опасался (по-видимому, он боялся воспаления легких, так как перенес простуду сразу по приезде в Венецию). У него появился гастрит, тот самый, который следующим летом перейдет в воспаление кишечника, отчего он и умрет совсем молодым. «Ладно, пройдет, так пройдет, — решил он, — а нет, так сам уйду…»

Игра слов, смысл которой, к сожалению, должен был проявиться самым худшим образом.

Во время сочинения «Капулети и Монтекки» Беллини жил совершенно отрешенным от мира, добровольным изгнанником, сознающим, что он должен много и упорно работать, лишь бы выполнить взятое на себя обязательство. Единственное отвлечение, какое он мог себе позволить, составляли письма, которые он отправлял и получал. Только эта ниточка и связывала его в тот момент с миром.

И друзья действительно много пишут ему — первым в списке, разумеется, значатся Флоримо и дядя Ферлито, а также Лампери — и он всем отвечает, несмотря на озабоченность и тревогу, переживаемые им. В конце января у него уже было написано немало сцен для первого действия, но финал акта «доводил до безумия». Он надеялся закончить его раньше, но не смог.

Вечером 30 января ему пришлось отложить работу. Он ощутил бесконечную усталость, почувствовал, что не способен даже думать. Ему надо было отдохнуть, чтобы успокоить мозг, расслабить нервы, воспрянуть духом. Этого властно требовали уставшие тело и психика. «Я покидаю вас, мне пора в постель, голова просто не держится…» — такими словами прощается он с другом. И мы легко можем представить себе эту скромную комнатку в гостинице, где остановился Беллини.

Холодная венецианская зима словно погрузила город в тишину — ни шороха на узкой улочке под окном, все смолкло на соседнем канале и в отдаленной лагуне. Беллини настолько переутомлен, что ему кажется, будто он движется как сомнамбула. Возле столика, за которым он трудится при свете свечей, стоит рояль, немного поодаль, в противоположном углу, кровать. Он падает на нее, чтобы поспать несколько часов, а потом снова продолжает свою непрерывную работу, конец которой видится ему в тумане.

Завершив наиболее трудную часть оперы, Беллини продолжает с волнением и надеждой сочинять «Капулети» вплоть до 21 февраля, когда начались первые раздельные репетиции хора, оркестра и певцов. Стужа, похоже, не собиралась отступать, лагуна была по-прежнему покрыта льдом, но Беллини, еще работавший дома над финалом оперы, 8 февраля наконец почувствовал, что «довел дело до благополучного конца».

И хотя здоровье не подвело его, все же он начал ощущать последствия столь напряженных усилий. «На моем лице видна усталость», — писал он синьоре Джудитте, а мы можем добавить: если в начале февраля он наконец избавился от кошмарного страха не уложиться в срок, то ему еще предстояло потратить немало сил на репетиции оперы. Однако лучше не думать об этом. Беллини признается, что он «не недоволен» музыкой, которую сочинил, но тут же добавляет: «лишь бы только эти негодяи певцы сумели исполнить задуманное…» И он беспокоился не напрасно.