Белая тишина - [187]

Пиапон, вспомнив о пельменях со стрихнином, еще раз присмотрелся к хозяйке, но не уловил в ней ни страха, ни какого-нибудь волнения. И он спросил:

— Стрихнина не положила в еду?

Партизаны сразу замерли, положили на стол ломти мягкого хлеба, куски копченой рыбы, соленые огурцы.

— А ну-ка хозяйка, сипай рядком, да поговорим ладком, — сказал Тихон Ложкин, освобождая женщине место на широкой скамье.

— Нам стыдно в твоей богатой избе помирать, — сказал Федор Орлов, — мы согласны от пули погибнуть, чем от стрихнина.

Женщина взглянула на него своими нагловатыми глазами, спокойно села на скамью.

— Мне самой брать, или какую вы прикажете? — спросила она приятным голосом.

Ложкин подал ей копченую рыбу.

— Я давеча поела, много не съем, отрежь кусок.

Тихон отрезал ей кусок рыбы, подал ломоть пахучего хлеба. Хозяйка прожевала рыбу с хлебом, проглотила, запила горячим чаем. Потом она отведала масла, огурчиков и опять запила чаем.

— Теперь, храбрецы, глядите, как я буду помирать, — сказала она насмешливо, поднимаясь со скамьи. Партизаны молча проводили ее взглядом. Женщина отошла к печи, скрестила руки на груди и замерла, глядя в окно. Она уже не обращала внимания на партизан, будто находилась одна в этой большой избе. За окном мелькали люди, это были партизаны, готовившиеся к выступлению вслед за убежавшими белогвардейцами.

Пиапон придвинул к себе остывшую кружку с чаем и отхлебнул.

— Кушайте, — сказал он.

Женщина у печи вздрогнула, нагнулась к окну и вдруг бросилась к дверям, выбежала и сени. Тихон Ложкин вскочил на ноги, за ним встали другие и широкая скамья с грохотом повалилась на пол.

— Дядя Вася! Василий Ерофеич! — кричала женщина за дверью.

Первым к ней подбежал Федор Орлов, схватил было за руку, но она отдернула руку и вся устремилась навстречу человеку в меховой шапке, в волчьей дохе.

Человек приближался к ней с широкой улыбкой. Он носил небольшую бородку клинышком, рыжеватые усы.

— Даша! Дашенька — это вы! А я думал вас нет в селе, уехали с мужем.

— Говорите уж что думаете, убежала, а не уехала, — засмеялась женщина.

— Здравствуйте, Василий Ерофеич. Что вы здесь делаете?

— Здравствуйте, Дашенька, здравствуйте! О вас беспокоится Анастасия Ивановна, велела зайти к вам, да вот видите, все некогда, все некогда. У вас партизаны?

— Да, у них партизаны, — ответил за Дашу Орлов. — А вы кто будете?

Пиапон протиснулся между Ложкиным и Коровиным, оттолкнул их и оказался на крыльце.

— Харапай! Друг мой!

— Пиапон? Это ты? — доктор обнял Пиапона.

Тут выскочил на крыльцо Токто.

— Харапай! Брат мой! Харапай! — закричал он и тоже стал обнимать доктора.

— Токто? Ты тоже здесь? Вот это встреча! Да вы задушите меня, как же так, двое на одного. Обождите.

Партизаны изумленно смотрели на эту встречу, переглядывались между собой, пожимали плечами. Калпе с Дяпой, подошедшие позже всех и зажатые в сенях, сообщили, что Пиапон с Токто встретились со старым другом доктором Харапаем.

Изумленная не меньше русских партизан Даша ускользнула в дверь, начала хлопотать возле печи, в посудном шкафчике.

Пиапон с Токто наконец отпустили из объятий Василия Ерофеича, познакомили с русскими партизанами. А Калпе с Дяпой наконец познакомились со знаменитым доктором.

— Здесь с нами Богдан, сын Поты, которого ты спас от страшной болезни, — сказал Токто и очень обрадовался, когда Василий Ерофеич закивал головой. — Он в штаб ушел, он командир.

Орлов, принявший Василия Ерофеича за чиновника, теперь стыдился, прятался за спиной товарищей. Он о докторе Харапае сначала слышал на Нижней Тамбовке, а потом почти в каждом нанайском стойбище и в русском селе.

Когда партизаны вошли в избу, на столе стояла бутылка водки, в большой тарелке розовело сало. Даша, сразу похорошевшая, хлопотала у стола: то сала добавит в тарелку, то копченой рыбы, то не нравится ей, что соленые огурцы заняли середину стола и переставит на край.

— Ого, водка, братцы! — первым заметил изменения на столе Ерофей.

— Нам так не подавали, — сказал Тихон Ложкин.

— Мы тебя, Харапай, догоняем, догоняем, — говорил Пиапон. — Из самой Нижней Тамбовки догоняем.

— Я не виноват, так быстро белые скатываются, — смеялся Василий Ерофеич. — Да наши шибко быстро наступают.

Василий Ерофеич был обрадован встречей с друзьями не меньше их.

— Василий Ерофеич, пельменчиков отварить? — спросила Даша.

— А они не со стрихнинчиком? — засмеялся Харапай.

— Ой, что вы, Василий Ерофеич! Уж эти меня пытали. Ерои!

— Правильно, Даша, изба твоя, муж вызывают недоверие людей. Ты не слышала, в Киселевке один так задумал отравить партизан. Я теперь требую, чтобы партизаны были осторожны, когда в богатых домах слишком хлебосольно встречают.

— Это верно. Это правильно, — сказали партизаны, уважительно глядя на Василия Ерофеича.

— А она обижается, — пожаловался Федор Орлов.

— Чего обижаться, Даша? Они правы. Ох, как хочется поговорить с тобой, Даша, и с друзьями моими, Пиапоном и Токто, да некогда. Пельменчики даже твои не успею отведать, сейчас уходим.

— Хоть стопочку выпейте, теплее будет, — попросила Даша.

— Стопочку? Стопочку можно за встречу выпить. Ну, друзья, за встречу, за знакомство, за нашу победу, выпьем за все!