Белая тень. Жестокое милосердие - [194]

Он, наверное, обошел бы и машину, стоявшую на перекрестке двух узеньких улочек, если бы не увидел, как от нее с канистрой в руках отходил солдат в черном мундире. Двое других выставляли из кузова канистры и аккуратно ставили в рядок под тыном. С крыла машины солдатами руководил офицер, тоже в черном мундире, с сигаретой в зубах.

Иван понял, что эти солдаты и офицеры — каратели, что они готовятся поджечь село. Они были похожи на тех, тоже в черных мундирах, которые терзали его тело проволочными плетками, втаптывали его в землю и говорили, что он — ничто, прах, пепел на этой земле.

Что-то горькое, горячее подступило к горлу, пронзило все его существо, на мгновение даже затмился свет, зазвенело в голове. Все прошлые обиды, все боли пробудились снова, переполнили сердце лютой ненавистью. Взял на себя левый рычаг и с крутого разворота налетел на машину. Не услышал ни треска, ни лязга, только почувствовал сотрясение «пантеры» и собственного тела, сильный удар по левой ноге. Горячая волна отхлынула, но осталась холодная, ледяная злость, которую он не хотел и не мог подавить. Теперь ему было все равно, погибнет он или спасется, потому что он крошил врагов, потому что чувствовал ярость и счастье боя.

Он почти оглох от безумолчного гула, в танке было жарко, тошнотворно — горячий запах масел перехватывал дыхание. Но и этот запах теперь был запахом мести, боя, жизни, которая пусть и кончается смертью, но смертью не животной, не пассивной, а в бою с врагом. Низенькие хатки, покосившиеся плетни, воротца из жердочек — бедное разоренное и такое дорогое, такое знакомое с детства полесское село. Берега, и левады, и высокие гати, по сторонам которых — зеленые, в редком разводье плесов, поросшие осокой и рогозом болота.

На длинной высокой гати ждало его самое большое препятствие. Поперек нее застрял немецкий артиллерийский тягач с пушкой на прицепе — тянул пушку по узенькой гати во двор, но не хватило простора. Задние колеса пушки стояли на земле, а передние, со станинами, повисли над водой.

Пушка преградила дорогу не только ему, но и большой немецкой автоколонне, и, пожалуй, преградила давненько, водители повыскакивали из машин, не то давали советы, не то ругали водителя тягача.

Другого пути у Ивана не было. Сначала он протаранил пушку, а потом пустил танк по левому краю гати, сбрасывая машины правым бортом «пантеры» в болото. Теперь уже слышал и удары, и треск: последнюю, с черным металлическим кузовом машину разворотил почти пополам, и из нее поползли в воду синие и зеленые рулоны. На покосившемся крыльце крытой соломой хаты, во двор которой тягач волок пушку, стоял немецкий офицер в расстегнутом мундире и хватал воздух ртом, точно вытащенная из воды рыбина.

Но этого Иван не видел. Как и рулонов, и шоферов колонны, удиравших через болото. Танк миновал еще несколько хат, пролетел пустырь, короткую, сожженную дотла улочку и выскочил на край широкого колхозного двора. И тут Иван понял, что достиг передовой. Даже в узкую щель было видно, что земля вспахана снарядами и бомбами, она коварно выпячивалась холмиками, в нескольких направлениях прямо перед танком по ней разбегались траншеи. Несколько старых верб у дороги были иссечены, — казалось, их грызли гигантские чудища. В десятке метров перед Иваном, который на мгновение притормозил, выбирая, куда направить танк, из воронки на краю дороги уперся в небо двумя дулами крупнокалиберного пулемета разбитый немецкий бронетранспортер, на самой дороге тоже чернело что-то железное. Поворачивая на изгибах дороги то в одну сторону, то в другую, Иван успел заметить правее кошары целый ряд странных, почти конических холмов, пылающий амбар и сараи, слева светили голыми ребрами еще какие-то строения.

Солдат он не видел, — наверное, зарылись в землю.

Справа, откуда именно — Иван не заметил, взвилась сигнальная ракета, — очевидно, ему опять указывали укрытие или направление атаки. И сразу же метрах в пятидесяти взорвался снаряд, потом другой, уже ближе.

Иван дал полный газ, направил танк между сараем и полыхавшим амбаром. Проход был узкий, а может, Иван немного не рассчитал, но только задел бортом угол амбара и, растаскивая охваченные огнем бревна, выскочил на свободное место. «Только бы не вспыхнуло масло».

Панорама, открывшаяся через щель, была не широкая, но достаточная, чтобы представить поле боя. «Пантера» стояла на высоком взгорье, которое спадало вниз и переходило в широкое поле, прорезанное невысоким грейдером. Грейдер, наверное, был проложен по старой дороге, по обе стороны его маячили старые покалеченные вербы. Вдалеке виднелось село, отделенное от поля густыми садами. Грейдер, видимо, делил поле пополам, немецкие траншеи на склоне холма Иван видел, своих — не видел, да и не было времени присматриваться — в этот миг он ощутил удар по лобовой броне, от грохота рвануло в ушах, танк качнуло, и Иван дал полный газ. Он еще успел увидеть на склоне холма лесную посадку и направил машину туда, чтобы хоть немного проехать под ее защитой. Но еще ближе посадки стояла пушка. Она была врыта в землю и хорошо замаскирована — стояла за срубом колодца, в кустах. Странно, но ствол ее еще держался, торчал как исполинский, закопченный палец, поднятый для предостережения кому-то или наказания, и даже болтался обломок шеста на короткой цепи. А вокруг земля была перепахана снарядами, глубокие воронки желтели, как рваные раны.