Белая муха, убийца мужчин - [24]
Повсюду властвовала такая заброшенность, такая сладкая печаль… Все эти высокие и облупленные дома, первые этажи которых были заняты неизвестно чем: вечно запертые двери, зарешёченные окна, а если посмотреть туда сквозь стекло — бесконечные коридоры в полумраке… Какие-то мастерские по ремонту всего на свете, пустые скамейки, загадочные двери без вывесок…
И вот в ту осень, за полгода до Замка, я зашёл в одно такое небольшое ателье рядом с домом, чтобы отдать в ремонт свои туфли. Позволить себе купить новые я не мог, иначе пришлось бы забыть об умерших языках, несуществующих городах и старых картах… Человек, у которого в голове все шнурки развязаны, обязан экономить деньги, иначе он пропадет.
В ателье было темно и пусто, только квадратное окошко в самом конце коридора светилось, как экран черно-белого телевизора. Мастер-сапожник, немного старше меня, коротко стриженный, с неожиданно умными глазами, посмотрел на обувь, постучал для порядка по каблуку своим инструментом и принял заказ. «Фамилию вашу скажите, — буркнул он, опустив голову и готовясь выписать квитанцию. — Завтра после трёх».
Я, запинаясь, назвал свою фамилию, думая о том, что хотел бы работать в таком ателье. Народу наведывается мало, вон, четыре пары сапог валяются на пустых полках, а времени свободного достаточно. И это окошко… С той стороны мир выглядит совершенно иначе. Надев халат и разложив инструмент, ты читаешь себе или пишешь, время от времени поглядывая в тёмный коридор — чьи это шаги слышатся там? Кто явится из темноты коридора сегодня: женщина? Скорее всего, женщина. Мужчины редко сами относят свои вещи в ателье. Только одинокие, как я. Те, которых никто так и не научил завязывать шнурки в голове. Летом здесь приятная прохлада, бело-зелёные стены надежно хранят тень, окон в мастерской нет, а зимой простой серый электрочайник и открытый пакет высохших пряников создают, наверное, такое ощущение уюта, которое не способен дать даже собственный дом.
Услышав мою фамилию, мастер поднял голову и взглянул на меня как-то странно.
«Шляхетское прозванье у пана, — сказал он вдруг по-беларусски, тщательно выводя фамилию ручкой на старом советском бланке. — А вот знает ли пан о том, откуда он? Ведь с такой фамилией…» Я честно признался, что никогда об этом не задумывался. Он подождал, посмотрел на меня будто издалека, оценивая… «Стыдно не знать своих предков, — строго сказал он. — Особенно Таких Предков». Он расспросил, кто мои родители, откуда я родом, и был очень доволен, что в моих жилах нет ни капли чужой крови. Мои эритроциты признавали только литвинских лейкоцитов, и наоборот.
Ведь и то сказать: отец мой с Гродненщины, мать с Минщины, все отсюда, все, к кому можно дотянуться хилой рукой растерянного и безразличного современного манкурта. Прошлое — как тёмная дыра в белом, ярко освещённом непрозрачном ящике, который как-то выставили в минской галерее современного искусства: ящик с неизвестным содержимым. И как-то нет желания засовывать туда руку, чтобы на ощупь определить, что же там внутри. Может, там гладкая женская кожа, которую так приятно погладить одинокому человеку. А может, грязная вонючая слизь и острые крысиные зубы. Может, мерзость, а может, бриллианты. Другое дело, если кто-то заслуживающий доверия скажет тебе, что за стихия там сокрыта. Скажет, что ты можешь засунуть руку в прошлое без опасений. Если там и грязь — то тёплая. Уютная, мягкая, своя. Что ни говори, совсем другое дело — знать, что внутри ящика.
И всё равно как-то неловко…
И вот я получил из рук Мастера не только бумажку на свои туфли, но и приглашение посетить Шляхетский клуб. И уже на следующей неделе, в отремонтированной и начищенной до блеска обуви, с любопытством и страхом, что безуспешно боролись в моей душе, я встретился с людьми, которые на многое открыли мне глаза. На то, кто я есть и что мне на самом деле принадлежит в этой стране.
По всему выходило, что я принадлежал к Шляхте. К гордой и могучей Шляхте, что некогда руководила этим краем и довела его сначала до полнейшего расцвета, а после до не менее полного упадка. И вот теперь мы, Шляхтичи Новой Эры, Аристократы Возрождения, потомки достойных и храбрых мужей, собирались в разных не очень дорогих кафе и, разливая по чаркам свою голубую кровь, учились читать собственные родословные. Мы выращивали генеалогические деревья и называли друг друга спадарами, подскарбиями и воеводами. Мы рисовали свои владения и чертили границы, мы считали, сколько у кого леса, душ и замков. Мы ссорились и хватались за воображаемые сабли. Мы мирились, целовались и склонялись в поклонах, чтобы снова засесть за возвращение забранного у нас края и украденного у нас мира, в котором только мы были настоящие, а все остальные — призраки, выдуманные ради нашей игры. Мы засовывали руки в прошлое с гордостью, как дети во влажную глину.
Очень скоро я запутался во всех этих густых генеалогических кронах, в которых скрывались давно засохшие ветки и попорченные червями плоды, но игра приносила мне удовольствие. Особенно после того, как я убедился, что Замок и прилегающие территории принадлежали моим далеким Предкам по отцовской линии. Это было важно, так как давало привилегию перед остальными претендентами из числа участников клуба. Я сидел перед бокалом пива, в котором плавали, отсвечивая бирюзой, капли нашей благородной крови, среди мужчин, большинство которых, если верить старым метрикам, доводились мне хоть и дальними, но родственниками, и чувствовал, что врастаю в эту страну подошвами отремонтированных китайских туфель и мне больше никогда из неё не вырваться. А между тем, очень скоро выяснилось, что у меня есть серьёзный соперник, готовый пойти на меня войной. Тот самый Мастер, который когда-то прибил на мои туфли новые беларусские набойки.
Кроме нескольких писательских премий, Ольгерд Бахаревич получил за «Собак Европы» одну совершенно необычную награду — специально для него учреждённую Читательскую премию, которую благодарные поклонники вручили ему за то, что он «поднял современную белорусскую литературу на совершенно новый уровень». Этот уровень заведомо подразумевает наднациональность, движение поверх языковых барьеров. И счастливо двуязычный автор, словно желая закрепить занятую высоту, заново написал свой роман, сделав его достоянием более широкого читательского круга — русскоязычного.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни мы нередко встречаемся с ложью и злом, но это не означает, что в мире мало порядочных и честных людей. Главные герои этой книги проживают вместе со своей страной не жизнь, а судьбу — непростую, с изломами, перегибами, ударами, счастьем мимолётным, но таким ёмким, от которого захватывает дух…
Согласно скандинавским сагам, получить пропуск в чертог Одина и место в Вальхалле могли только доблестные воины, погибшие с оружием в руках. Лучшие из лучших. К другим Валькирии просто не явятся. Но что делать тому, кто ненароком обронил свой топор во время храброй битвы? Неужели вечная мёрррзлая хель? Или всё-таки есть выбор?
Данная повесть – это предыстория рассказа "Дело правых" и начало новой книги, рассказывающей о молодых радикалах, вышедших на улицы своего города, чтобы самостоятельно вершить "правосудие".
Можно быть одиноким в толпе, а можно в семье. И тогда просыпается неимоверная потребность в близости, в ком-то, на кого можно опереться, кому можно сказать: «Если ты меня разлюбишь, в тот же вечер я умру...» Свете, падчерице криминального авторитета, пришлось с оружием в руках отстаивать свое право на одиночество, но, как это часто бывает в жизни, идя налево, она пришла направо и встретила свою любовь...
Насилие, сопли, слезы и Забеги. Это простая история одного глупого парнишки, который почему-то решил, что поумнел, набрался сил и теперь пытается вспомнить за чей счет.
Наш привычный мир давно уже не тот, каким он был. Что же в нем изменилось? В уравнении нашей жизни поменялся всего один-единственный знаменатель – у нас больше не было стран, государств, власти, у нас была – Провиданс. Алгоритмическая машина, выдающая каждому человеку биометрический паспорт с полным набором характеристик, включающих в себя срок жизни, таланты, профессию. Благодаря этому на Земле воцарились мир и покой. Но так ли это на самом деле? Общество, разделенное на две касты – Медную и Платиновую, свято верит в фальшивую утопию их нового мира.