Белая муха, убийца мужчин - [22]

Я же говорю, у меня было

очень

лирическое

настроение.

«А я вот никогда ещё не ночевал в замке, — мечтательно произнес Павлюк. — И в гостиницах — никогда… Только как все, дома. И в гостях. Ну, и на сене, в деревне… Вот сейчас бы на сено. Всё же не хотел бы я быть аристократом. Паном… Я бы на месте всех этих новых беларусов, или как их там счас называют, променял все их замки на хорошее сено… Такое, чтобы звёзды через стреху видно и чтобы мягкое… и такое, знаете, немного в задницу кололо…»

«Ну, если бы бабу на сено рядом, и я бы от сена не отказался… — отозвался Тимур. — Я бы с ней до утра на сене кувыркался, а потом…»

«Что потом?»

«Потом бы новую нашел и на новый сеновал, — засмеялся беззлобно Тимур. — Сена в стране дохуя, баб тоже, а мы тут сидим. Как пидоры какие-то».

«Когда идешь к женщина, не забудет пилотка», — глубокомысленно сказал Кунце и сам засмеялся.

«Я вот тоже не понимаю, — обиженно процедил сквозь красивые губы Рыгор. — Я со своей развёлся три года назад. Ну почему такая сука попалась? Ну сначала же нормальная, кажется, женщина, была. Думал, научу её уму-разуму, воспитаю, под себя заточу. Золото будет, а не женщина. Пустышка оказалась. Не захотела учиться. Начала из дому убегать. Нет, не человеческие они твари, что бы вы мне ни говорили».

И он обвел нас взглядом, будто мы только что неистово доказывали ему человечность женской природы.

«Интересно, долго мы ещё здесь просидим?» — спросил Павлюк. Кто-то должен был произнести эту пустую, как жестянка, фразу, я ждал её с того самого момента, как мы оказались здесь, и вот она прозвучала во всей своей бессмысленной беспощадности. Михаил Юрьевич, который всё это время молча думал свою думу, вдруг взревел, вскочил и начал молотить кулаком по столу. Татуировки весело ходили туда-сюда: вверх, вниз, вверх, вниз… Дубовый стол потрескивал, но уверенности не терял: он видал и не такое. Удары кулака становились всё сильнее, мычание Михаила Юрьевича делалось всё безумнее, мы сидели, глядя перед собой, и чувствовали себя неловко, как школьники, чей учитель вдруг намочил штаны перед всем классом. Из женского угла послышался тихий плач, а Люба даже накрылась с головой краем ковра.

«Суки! Суки! Суки!» — монотонно выкрикивал Михаил Юрьевич, нарушая нашу уютную лирическую обстановочку, глаза его сжались, прерватившись в совсем узкие щелки, и теперь он больше не напоминал человека; я даже посмотрел на него с облегчением, так как в человеческом облике Михаил Юрьевич вызывал в нас гораздо больше страха. «Суки! Суки! Суки!» — повторял он, то и дело опуская кулак на стол, и из носа у него пошла кровь. Австриец не выдержал и закрыл лицо руками, он заскулил, тоненько, протяжно, как щенок. В комнату заглянула Немона Лиза, оценила ситуацию и осторожно закрыла дверь, показав нам всем своим видом, что не хочет мешать занятым мужчинам.

Мы подождали, пока Михаил Юрьевич выдохнется, и нежно переглянулись. Отставник положил голову на стол и, казалось, заснул. Мы закурили, и каждый подумал о своём. О том, как это — быть под властью сумасшедших девок. Девок без царя в голове.

«А я вот где-то читал… — сказал Виталик и обвёл нас страшным взглядом. — Что одна китайская императрица…»

Все повернулись в его сторону. Виталик покраснел, но продолжал: «Значится, одна китайская императрица, когда начала править, она ввела этот самый, матриархат. И прикиньте, да: каждый, кто к ней приходил, должен был поцеловать её в губы. В смысле, в половые. Она ноги раздвигала, и все целовали, по очереди. Придворные там, и послы, и гости… Ну, и вся знать. И слуги тоже».

Мы замолчали, потрясённые, каждый по-своему.

«Матриархат, он такой, — согласился наконец Тимур. Кажется, на него рассказ подействовал сильнее, чем на остальных. — Они там все без трусов ходили».

«Что вы за ерунду городите, — сказала из угла Женщина в зелёном. — Вот заняться вам нечем, как я посмотрю. Насмотрятся порнографии всякой… Лучше подумали бы, как отсюда выбраться. Мужчи-и-и-ны…»

Все смущённо замолчали, но ненадолго.

«А я вот читал, что некоторые мужики бабам клитор сосут, — шёпотом, словно оправдываясь, произнес Павлюк. — И им нравится. Вот извращенцы. Я бы лучше повесился».

«Лучше пиво выпить литер, чем сосать солёний клитер», — сказал Кунц, демонстрируя знание советского фольклора, и захохотал, победно поглядывая на женский угол. Тимур презрительно поджал губы: «А вот маркиз де Сад…»

Он хотел ещё что-то сказать, но передумал.

«А это от вас всё пришло, кстати, — осуждающе посмотрел на немца Рыгор. — Маркиз-кис-кис… клиторы сосать, губы целовать, половые. В жопу трахаться. Геи, лизьбиянки. У беларусов такой традиции никогда не было».

«Мы здоровая нация», — согласился Павлюк.

«Люблю патриоты. Klar-klar, это из Москва всё пришло, — примирительно прогудел Кунц и погладил рукой голое колено. — Это всё они, русские: водка, селёдка, мат-перемат… Это всё чужой нехороший влияний».

«Вы, спадару, настоящий друг Беларуси, — одобрительно сказал Павлюк. — Некоторым беларусам бы у вас поучиться. Я всегда говорил: мы, беларусы, славянские немцы. Мы — арийская раса. У нас с вами много общего. Например, в языке… Дах, например, цукар… Дах, цукар… Дах… Что там ещё? Забыл».