Белая муха, убийца мужчин - [22]
Я же говорю, у меня было
очень
лирическое
настроение.
«А я вот никогда ещё не ночевал в замке, — мечтательно произнес Павлюк. — И в гостиницах — никогда… Только как все, дома. И в гостях. Ну, и на сене, в деревне… Вот сейчас бы на сено. Всё же не хотел бы я быть аристократом. Паном… Я бы на месте всех этих новых беларусов, или как их там счас называют, променял все их замки на хорошее сено… Такое, чтобы звёзды через стреху видно и чтобы мягкое… и такое, знаете, немного в задницу кололо…»
«Ну, если бы бабу на сено рядом, и я бы от сена не отказался… — отозвался Тимур. — Я бы с ней до утра на сене кувыркался, а потом…»
«Что потом?»
«Потом бы новую нашел и на новый сеновал, — засмеялся беззлобно Тимур. — Сена в стране дохуя, баб тоже, а мы тут сидим. Как пидоры какие-то».
«Когда идешь к женщина, не забудет пилотка», — глубокомысленно сказал Кунце и сам засмеялся.
«Я вот тоже не понимаю, — обиженно процедил сквозь красивые губы Рыгор. — Я со своей развёлся три года назад. Ну почему такая сука попалась? Ну сначала же нормальная, кажется, женщина, была. Думал, научу её уму-разуму, воспитаю, под себя заточу. Золото будет, а не женщина. Пустышка оказалась. Не захотела учиться. Начала из дому убегать. Нет, не человеческие они твари, что бы вы мне ни говорили».
И он обвел нас взглядом, будто мы только что неистово доказывали ему человечность женской природы.
«Интересно, долго мы ещё здесь просидим?» — спросил Павлюк. Кто-то должен был произнести эту пустую, как жестянка, фразу, я ждал её с того самого момента, как мы оказались здесь, и вот она прозвучала во всей своей бессмысленной беспощадности. Михаил Юрьевич, который всё это время молча думал свою думу, вдруг взревел, вскочил и начал молотить кулаком по столу. Татуировки весело ходили туда-сюда: вверх, вниз, вверх, вниз… Дубовый стол потрескивал, но уверенности не терял: он видал и не такое. Удары кулака становились всё сильнее, мычание Михаила Юрьевича делалось всё безумнее, мы сидели, глядя перед собой, и чувствовали себя неловко, как школьники, чей учитель вдруг намочил штаны перед всем классом. Из женского угла послышался тихий плач, а Люба даже накрылась с головой краем ковра.
«Суки! Суки! Суки!» — монотонно выкрикивал Михаил Юрьевич, нарушая нашу уютную лирическую обстановочку, глаза его сжались, прерватившись в совсем узкие щелки, и теперь он больше не напоминал человека; я даже посмотрел на него с облегчением, так как в человеческом облике Михаил Юрьевич вызывал в нас гораздо больше страха. «Суки! Суки! Суки!» — повторял он, то и дело опуская кулак на стол, и из носа у него пошла кровь. Австриец не выдержал и закрыл лицо руками, он заскулил, тоненько, протяжно, как щенок. В комнату заглянула Немона Лиза, оценила ситуацию и осторожно закрыла дверь, показав нам всем своим видом, что не хочет мешать занятым мужчинам.
Мы подождали, пока Михаил Юрьевич выдохнется, и нежно переглянулись. Отставник положил голову на стол и, казалось, заснул. Мы закурили, и каждый подумал о своём. О том, как это — быть под властью сумасшедших девок. Девок без царя в голове.
«А я вот где-то читал… — сказал Виталик и обвёл нас страшным взглядом. — Что одна китайская императрица…»
Все повернулись в его сторону. Виталик покраснел, но продолжал: «Значится, одна китайская императрица, когда начала править, она ввела этот самый, матриархат. И прикиньте, да: каждый, кто к ней приходил, должен был поцеловать её в губы. В смысле, в половые. Она ноги раздвигала, и все целовали, по очереди. Придворные там, и послы, и гости… Ну, и вся знать. И слуги тоже».
Мы замолчали, потрясённые, каждый по-своему.
«Матриархат, он такой, — согласился наконец Тимур. Кажется, на него рассказ подействовал сильнее, чем на остальных. — Они там все без трусов ходили».
«Что вы за ерунду городите, — сказала из угла Женщина в зелёном. — Вот заняться вам нечем, как я посмотрю. Насмотрятся порнографии всякой… Лучше подумали бы, как отсюда выбраться. Мужчи-и-и-ны…»
Все смущённо замолчали, но ненадолго.
«А я вот читал, что некоторые мужики бабам клитор сосут, — шёпотом, словно оправдываясь, произнес Павлюк. — И им нравится. Вот извращенцы. Я бы лучше повесился».
«Лучше пиво выпить литер, чем сосать солёний клитер», — сказал Кунц, демонстрируя знание советского фольклора, и захохотал, победно поглядывая на женский угол. Тимур презрительно поджал губы: «А вот маркиз де Сад…»
Он хотел ещё что-то сказать, но передумал.
«А это от вас всё пришло, кстати, — осуждающе посмотрел на немца Рыгор. — Маркиз-кис-кис… клиторы сосать, губы целовать, половые. В жопу трахаться. Геи, лизьбиянки. У беларусов такой традиции никогда не было».
«Мы здоровая нация», — согласился Павлюк.
«Люблю патриоты. Klar-klar, это из Москва всё пришло, — примирительно прогудел Кунц и погладил рукой голое колено. — Это всё они, русские: водка, селёдка, мат-перемат… Это всё чужой нехороший влияний».
«Вы, спадару, настоящий друг Беларуси, — одобрительно сказал Павлюк. — Некоторым беларусам бы у вас поучиться. Я всегда говорил: мы, беларусы, славянские немцы. Мы — арийская раса. У нас с вами много общего. Например, в языке… Дах, например, цукар… Дах, цукар… Дах… Что там ещё? Забыл».
Кроме нескольких писательских премий, Ольгерд Бахаревич получил за «Собак Европы» одну совершенно необычную награду — специально для него учреждённую Читательскую премию, которую благодарные поклонники вручили ему за то, что он «поднял современную белорусскую литературу на совершенно новый уровень». Этот уровень заведомо подразумевает наднациональность, движение поверх языковых барьеров. И счастливо двуязычный автор, словно желая закрепить занятую высоту, заново написал свой роман, сделав его достоянием более широкого читательского круга — русскоязычного.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни мы нередко встречаемся с ложью и злом, но это не означает, что в мире мало порядочных и честных людей. Главные герои этой книги проживают вместе со своей страной не жизнь, а судьбу — непростую, с изломами, перегибами, ударами, счастьем мимолётным, но таким ёмким, от которого захватывает дух…
Согласно скандинавским сагам, получить пропуск в чертог Одина и место в Вальхалле могли только доблестные воины, погибшие с оружием в руках. Лучшие из лучших. К другим Валькирии просто не явятся. Но что делать тому, кто ненароком обронил свой топор во время храброй битвы? Неужели вечная мёрррзлая хель? Или всё-таки есть выбор?
Данная повесть – это предыстория рассказа "Дело правых" и начало новой книги, рассказывающей о молодых радикалах, вышедших на улицы своего города, чтобы самостоятельно вершить "правосудие".
Можно быть одиноким в толпе, а можно в семье. И тогда просыпается неимоверная потребность в близости, в ком-то, на кого можно опереться, кому можно сказать: «Если ты меня разлюбишь, в тот же вечер я умру...» Свете, падчерице криминального авторитета, пришлось с оружием в руках отстаивать свое право на одиночество, но, как это часто бывает в жизни, идя налево, она пришла направо и встретила свою любовь...
Насилие, сопли, слезы и Забеги. Это простая история одного глупого парнишки, который почему-то решил, что поумнел, набрался сил и теперь пытается вспомнить за чей счет.
Наш привычный мир давно уже не тот, каким он был. Что же в нем изменилось? В уравнении нашей жизни поменялся всего один-единственный знаменатель – у нас больше не было стран, государств, власти, у нас была – Провиданс. Алгоритмическая машина, выдающая каждому человеку биометрический паспорт с полным набором характеристик, включающих в себя срок жизни, таланты, профессию. Благодаря этому на Земле воцарились мир и покой. Но так ли это на самом деле? Общество, разделенное на две касты – Медную и Платиновую, свято верит в фальшивую утопию их нового мира.