— Ничего, Дудтул! Сейчас отвезем колхозникам воду, а потом пасись сколько хочешь.
Лошадь, услышав свое имя, понимающе посмотрела на меня.
— Казбек, не задерживайся! Жарко, людям трудно без воды.
— Иду, иду!
Я быстро налил воды в бочку; в нее и всего-то шесть ведер входит.
Дзыцца, небось, волнуется — как-то я тут справляюсь! Беспокойный у нее характер. Вчера вечером все просила Жамират, чтобы приглядывала за мной.
«Да ты будь спокойна, Дзылла, — говорила Жамират, — справится. Чем он хуже Хадзыбатыра?»
Хадзыбатыр — это мой одноклассник. Он до меня работал две недели помощником у Жамират. Мне и тогда хотелось поработать, да и Жамират просила, чтобы ей дали в помощники меня. Но бригадир Гадацци взял на работу Хадзыбатыра. Это и понятно: ведь отец Хадзыбатыра родственник Гадацци.
Теперь же, на мое счастье, Хадзыбатыр уехал к родным в гости. Тут Жамират и заявила, что лучшего помощника, чем я, ей не найти. Гадацци хоть и скрепя сердце, но пришлось согласиться…
Колхозники работали на кукурузном поле. Еще издали увидев мою повозку, они вышли к дороге, навстречу мне. Какие они загорелые, какие усталые! Попробуй-ка подолби целый день землю мотыгой — тут и великан устанет! А такие, как Дзыцца, и подавно. Она ведь не только в поле работает, ей и дома дел хватает. Но она себя не жалеет. Даже и во сне не перестает работать. Как-то Дунетхан проснулась ночью, а Дзыцца спит и шевелит руками — кукурузу полет. Да я и сам сколько раз видел, как во сне у нее пальцы сжимаются — видно, мотыгу держит.
Колхозники собрались вокруг бочки. Гляжу, а Дзыцца все еще работает. Но вот и она довела до конца свой ряд и идет, вытирая платком лицо.
— Дзылла, пей! — Цаманкуыд подала ей полную кружку холодной воды. — Вода — это сила. Вон как она крутит жернова на мельнице — будто легкие камушки!
— Да будет твоя жизнь так же долга, как обильна вода на земле! — поблагодарила ее Дзыцца.
Она выплеснула остатки и протянула кружку Цаманкуыд.
— Кому еще? — крикнула Цаманкуыд, черпая воду.
Когда все напились, Цаманкуыд отдала мне кружку и пошла вслед за колхозниками на кукурузное поле.
Вернувшись к Жамират, я увидел, что котел уже кипит. Я распряг Дудтула, стреножил его и пустил пастись.
Жамират попробовала похлебку.
— Скоро будет готова.
Мне надо было нарезать хлеба колхозникам к обеду — каждому полкило. Я поднял оглобли арбы, положил на них зеленых веток, получился шалаш. Тут мне было прохладно и удобно резать хлеб. Я скоро приноровился к весам, и вот уже горка аккуратных кусков хлеба ждала колхозников. Что-то долго не идут, обед уже готов. Похлебка-то не остынет, а вот хлеб может зачерстветь.
А! Вон Таймураж идет. Этот любит порядок. Работать так работать, как следует. А пришло время обедать — чего ж медлить?
Таймураж положил мотыгу и пошел к роднику умыться.
— Кажется, повара устали ждать! — крикнул он, вытирая лицо.
— Говорят, гость всегда готов, а хозяин — нет! — ответила Жамират. — Но сегодня у нас с Казбеком все наоборот: гостей еще нет, а хозяева уже готовы их встретить!
Я, конечно, мало чем помог ей, однако мне было приятно, что она и меня упомянула.
— Обед — это та же работа, — сказал Таймураж, — а любую работу надо вовремя выполнять, тогда от нее больше пользы.
Жамират стояла с дымящейся тарелкой супа.
— Куда сядешь, Таймураж?
Тарелка жгла ей руки, она быстро поставила ее на край стола. Таймураж, не говоря ни слова, сел, куда поставили похлебку. Я принес ему ложку и хлеб.
Колхозники подходили один за другим. Стало шумно. Громче всех звонкий голос Цаманкуыд. А Дзыцца устало молчала. Да она и всегда-то немногословна: человек спокойный, скромный. При ней стесняются озорно шутить. Даже Цаманкуыд, которая и стариков не боится, при Дзыцца разговаривает осторожно, без лишних слов.
Дзыцца внимательно следит за мной. По ее лицу видно, что она и радуется за меня, и гордится мной. Да и как не гордиться? Сыну всего двенадцать лет, а он уже помощник. Сегодня принесет первый трудодень в дом!
— Эй, парень, неси-ка хлеба!
Это Гадацци зовет меня. Кричит так, будто я в чем-то провинился перед ним. А я продолжаю свое дело. Подождешь! Сначала старшим отнесу.
Дзыцца с укоризной посмотрела на меня. Но я все-таки еще немного повозился и потом уже подал хлеб Гадацци.
— Почему самый черствый принес? — заворчал он.
А я думал, ему понравится, сам-то я люблю горбушку. Вернулся, подал ему другой кусок.
Таймураж пообедал раньше всех.
— Спасибо, Жамират! — сказал он и пошел к роднику.
Я взял его тарелку и положил у котла.
— Видишь, Казбек, — тихонько сказала мне Жамират, — как он свою тарелку очистил? Будто там и не было ничего. И работает так же чисто. Ведь как косит! А как скирды складывает — мастер!
Дзыцца съела суп, а хлеб почти не тронула.
Тут я задумался. Значит, и раньше, когда была война и хлеба не хватало, она вот так же откладывала свой хлеб: сама не ела, а приносила нам. И сейчас отложила, чтобы отнести домой. Нам всегда казалось, что хлеб, который приносит Дзыцца, очень вкусный. Дзыцца всегда самый большой кусок отдавала мне. Сестры молчали: они понимали, что ведь и я у них — самый большой. Но между собой постоянно спорили. Дунетхан старше — значит, ей должен достаться кусок побольше. Однако Бади это не нравится. Тогда Дзыцца, чтобы маленькая не обижалась, протягивала ей оба куска.
