Белая лебедь Васьки Бриллианта. Часть 1 - [24]

Арсений молча грыз сухарь, тоже размышляя о своем, а мысли его навязчиво крутились вокруг того рассказа «Пецы», в день, когда они только познакомились.

— Беленькая, с такими сиськами — показал тогда «Пеца» руками, рисуя образ, отчетливо похожий на его, Арсения жену — Алевтину. С той самой минуты острая заноза вонзилась в сердце парня и он, уже понемногу учившийся подвергать анализу слова и действия людей, разбирая поведение Вора, все больше убеждался в том, что речь шла именно о ней.

«Как же она могла? Когда? Когда я был на работе? Разве уследишь! Ради нее я пошел на такое, что теперь еду в этом составе презренным зэком. А она стерва — по чужим постелям…»

Все внутри болело, сердце задыхалось от обиды и жалости к себе, он машинально поглядывал на «Пецу», ловя себя на мысли, как же тот ему неприятен.

Значит он, своими руками лапал везде мою жену гад и еще всем рассказывал об этом — раскочегаривал себя Арсений, раздумывая над тем, что при случае должен обсудить ситуацию со ставшим ему невероятно близким, Василием.

Ночь текла под стук колес, внизу кто-то крепко матерно ругался, на что вверху никто не реагировал, люди, плотно прижавшиеся друг к другу вповалку, пребывали в тревожном забытье.

Арсений, отдавшись во власть сладких воспоминаний, восстанавливал в памяти совсем еще недавние события, ставшие далекими и безвозвратными.

Они с Алевтиной любили по выходным высыпаться, а проснувшись, еще долго целовались взасос, прижавшись телами, слипаясь, превращаясь в одно целое, и тогда оба, в очередной раз проваливались в белое парящее озеро сладострастия.

Алевтина была создана для любви: высокая, крупная, с тонкой талией и выраженной грудью, белокурая игривая молодая женщина казалась ему в такие минуты рыбой играющей в искрящейся пучине моря.

Стоило ей коснуться его, как пришедший с работы уставшим и желавшим прилечь, Арсений тут — же заряжался неимоверной энергией, и мгновенно забывая о работе, заниженных и завышенных цифрах, страхе разоблачения, набрасывался на жену, словно оголодавший путник на пищу.

Она срывала с него одежду и впивалась губами в его губы, целовала тело, заставляя млеть, задыхаться. В нем пробуждалась яростная мужская сила и они предавались любовным играм, забыв обо все на свете, и только голод вынуждал их опомниться и прерваться.

Насытившись им, она требовала, чтобы он ее выгулял, они одевались, обрызгивали себя парфюмом и выходили на улицу — шли в парк, ели мороженное, катались на карусели, глядели кино.

Они жили в просторной квартире родителей Арсения, отец которого с довоенных лет возглавлял работу крупной типографии, а мама была ответственным партийным работником. В доме всегда, сколько помнил Арсений, было чисто, тихо, тепло и уютно и этот заведенный раз и навсегда порядок, нравился Арсению, а с приходом в дом его молодой жены это устройство стало рушиться, что очень расстраивало родителей, которые молчали, незаметно вздыхая.

Умудренные опытом жизни люди, они сумели разглядеть в Алевтине то, что было скрыто от глаз влюбленного в свою жену их бедного сына. И не зная, что им с этим делать, боясь испортить отношения молодых, они предпочли какое-то оставаться сторонними наблюдателями.

А Алевтина не замечала ничего, Она забросила свою работу в лаборатории и теперь, пользуясь тем, что муж целыми днями пропадал на работе, запершись в комнате, подолгу болтала по телефону с подругами. Затем остаток дня она проводила в салонах мод, но когда поздно вечером возвращалась в дом, от ее одежды пахло ресторанами.

Родители Арсения хмурились, друг от друга пытаясь скрывать догадки о похождениях невестки, продолжая самих себя обманывать, выдумывая для нее новые и новые оправдания.

А он был счастлив, горд молодой красивой женой, считая, что его жизнь удалась, тихо с директором манипулировали цифрами, совершая приписки и откатывая себе «левые» денежки, так нужные обоим.

В этапе было много инвалидов. Безрукие, безногие — они, расположившись на нижнем ярусе, который день ругались злобными «матами» и неустанно, вразнобой тянули один и тот же куплет обреченными голосами:

— Идут на Север, срока огромные,

Куда ни глянешь, у всех Указ.

Взгляни, взгляни, в глаза мои суровые,

Быть может, видишь их, в последний раз.

- ****во красноперое — доносилось снизу — Везут нас куды-то, кругом мертвые степи, да верблюды, убили бы лучше сразу, чем эти муки примать.

— За что воевали?

— Гнили в окопах!

— Такие срока дали, мы ведь фашиста кончили, победители бля! — кричал кто-то хриплым отдающим железом голосом.

— Был негласный Указ, собрать всех инвалидов по городам, подвести под статью и в лагеря нас. Потому как не должно в стране — победителе ничего омрачать картину, никаких обрубков, ползающих на тележках…

— Бля-ди-и!

— У-у-у!

— А, идут, идут на Се-ве-р, а сро-ка огром-ные,

А куды ни глянишь, то у всех Указ, да, да..

А гляди, гляди, а в глаза мои суровые, да, да..

Ты видишь их, да, да, в последний раз, да, да, ****ь!

— Тяжело им — мотнул головой Арсений, подразумевая инвалидов.

— Куражатся. Ничего, в зону приедут, там рассосутся по баракам — ответил Васька беззлобно и задумчиво.