Белая лебедь Васьки Бриллианта. Часть 1 - [23]

— Где?

— «Бан» — это вокзал. Тянешь «угол» на «бану» и молишь Бога: Господи помоги! А как утянешь, просишь у него: Господи, прости!

— Но как может Бог помочь совершить кражу?

— А что говорит ваш моральный кодекс?

— Ты имеешь в виду строителя коммунизма?

— Да, его.

— Ну, в нём ясно прописано, что воровство — это преступление.

— А если ты с голода умираешь?

— Наша партия заботится о каждом своём гражданине.

— А я голодал. И мать моя голодала и сестры. Партия нам ничего не принесла, даже не пообещала. Я «угол» «двинул», шмутки скинул барыге, на те деньги купил жратву и отнёс матери.

— Но как же всё-таки Бог может оказать помощь в совершении кражи?

— Слушай Арсений, вот приедем в лагерь, спросим у попов. А пока, я могу точно сказать одно. Захотел Бог наказать негодяя какого-то, вот моими руками он его и накажет. А когда я против его воли пошёл у нормального человека красть, так сразу и поймался. Тут он меня руками безбожников — коммунистов наказывает. А с другой стороны он меня в Мой Дом отправляет, туда, где Вор должен находиться.

Поезд замедлил ход и на глухом полустанке замер, пропуская встречный.

— Гляди Василий, тоже заключенных везут, только в обратную сторону.

В зарешётчатое окно видны были пролетающие мимо красно-коричневые теплушки с такими-же как у них окнами, опутанными колючей проволокой.

— «Столыпины» — прокричал Васька — Народ, как горох пересыпают из одной кучи в другую. Такое ощущение, где-то сидит огромный усатый дядька и невидимой лопатой перебрасывает миллионы туда, миллионы сюда!

— Ты думаешь это миллионы, Василий? Не десятки тысяч? — так-же проорал Арсений.

— Эх ты, бухгалтер! — Васька надвинул Арсению кепку прямо на глаза.

— Где-то Зоин этап идёт, лишь бы его не завернули…

— Она красивая, Василий? Расскажи — попросил Арсений.

— Красивая. Волосы рыжие, рыжие, словно золото. Ростом пониже меня, не худенькая, стройная такая. Глаза зелёные, прямо как молодые, только что распустившиеся листочки. Видел, когда листочки выклёвываются?

— Нет, не доводилось.

— Ну-да, ты же городской.

— А вдруг её увезут в другое место?

Васька не сразу ответил, продолжая глядеть в голую степь, пытаясь прийти в себя от наступившей неожиданно тишины.

— Чуть не оглох — пожаловался он другу. — Буду искать. Хотя в таком перемещении людей, вряд ли это возможно. Тем более, я зэк, и она зэчка.

— Будем надеяться…

— На кого, Арсений? На КПСС? Нет, только на Господа можно надеяться. Только он всё может…

Арсений, не зная, что ему ответить, нашёлся и выкрикнул:

— Ваньку посмотрю.

— Напои его.

— Угу.

Ванька лежал неподвижно, лицо было восковым, с застывшей печатью страданий, на лбу выступили бисеринки пота и, соединяясь друг с другом, укрупнялись, и скатывались вниз. Глаза Ваньки были прикрыты, и можно было — бы подумать, что он мертв, если бы не сип вырывающийся из закованной в гипсовый панцирь груди.

Арсений вынул из кармана застиранный носовой платок, обтер им лицо товарища, из рядом стоящего прокопченного алюминиевого чайника служившего чифирбаком налил в кружку воды и поднес ее к губам Ваньки.

— Иван — позвал он — Иван, выпей воды.

Ванька не отозвался. Тогда Арсений в полном бессилии чем-либо помочь, с перекошенным от сострадания лицом попытался приподнять его голову.

Ванька, почувствовав край кружки, инстинктивно глотнул и стал пить, проливая, не успевая проглатывать. Арсений тут же вытирал стекающую воду платком, прилаживая кружку к губам друга удобнее.

Напившись, Ванька, не раскрывая глаз, перестал глотать и Арсений, вздохнув, опустил кружку. Он осторожно положил его голову на свернутый тощий сидор, снял с шеи полотенце, используемое в качестве шарфа, и тщательно укутал им шею товарища. Большего он сделать ничего не мог, кроме как снова пощупать влажный лоб и прикрыть его грудь грязной шинелкой.

Он посмотрел в сторону Васьки, продолжавшего глядеть в окно, за которым уже смеркалось и откуда в вагон несло холодом надвигающейся ночи.

— Ну как он?

— Плохо.

— Дотянет?

— Не знаю… Василий, не надо лежать у окна, гляди, как несет оттуда.

— Да, ты прав, вон «Пеца», как старый и опытный каторжник в углу затаился, в самом безопасном месте вагона, пойдем к нему и чего — нибудь пожуем.

Они привстали и переступая через тела вповалку лежащих людей, стали пробираться к «Пеце».

Рядом с Вором крутился молоденький «шестерка», которого «Пеца» подтянул к себе на этапе. Завидев Ваську и зная, кто он такой, «шестерка» тут — же энергично принялся распинать, раздвигать мужиков, вынуждая их освободить пространство вновь прибывшим.

— Чифирку Бриллиант? — предложил «Пеца».

— Замерз у окна, давай крученного, чтобы кишки сварились.

— А че ты, прикипел чели к нему, тут в углу теплей и веселее…

«Шестерка» оглянулся на «Пецу» расплываясь в улыбке на его слова, однако Вор погнал его криком:

— Ну, давай, давай! Слышал, че сказал Бриллиант, замерз он — и уже понижая голос, спросил — Так че там, в окне видел?

— Россию — ответил многозначительно Васька.

— А — а - а.

После утреннего разговора «Пеца» был напряженный, натянутый и напоминал суровую нить в руках сапожника, готового стежком, насмерть притянуть любое необдуманно сказанное Васькой слово. А Васька наоборот спокойный, так и не вышедший из своих раздумий, машинально отпивал из кружки крутой чифир крохотными глотками и ставил кружку на пол, так чтобы «Пеце» приходилось брать ее с пола.