Бегуны - [75]

Еще рассказывают про одну фигурку Будды, появившуюся якобы ниоткуда — совершенную, сделанную из драгоценного металла. Ее оставалось только очистить от земли. Будда изображен сидящим. Он подпирает голову ладонью и едва заметно улыбается — осторожно, чуть иронически, как человек, только что услышавший тонкую шутку. Шутку, смысл которой заключается не в последней фразе, но в самих интонациях рассказчика.

Чистота крови

Островитянка, обитающая на другом полушарии (мы познакомились в пражской гостинице) рассказывала:

— Люди распространяют множество бактерий, вирусов и болезней — этот процесс неостановим. Но кое-что предпринять все-таки можно. После глобальной паники по поводу «коровьего бешенства» некоторые государства ввели новые законы. Например, побывав в Европе, житель этого острова уже не имел права становиться донором, то есть, можно сказать, официально и пожизненно считался инфицированным. Это ждет и мою новую знакомую — она больше никогда не сможет отдать другому свою кровь. Такова не включенная в цену билета цена путешествия. Утраченная чистота. Утраченная невинность.

Я спросила, стоило ли это делать — имело ли смысл жертвовать чистотой крови ради нескольких городов, соборов и музеев.

Женщина серьезно ответила, что за все приходится платить.

Кунсткамера

Цель паломничества — другой паломник, и на сей раз я сразу узнала нежную руку Шарлотты. В удлиненном сосуде под фигурной крышкой плавал подвешенный на двух конских волосках маленький плод с закрытыми глазками. Его крошечные ступни касались красных остатков последа. А сверху был пейзаж морского дна — ведь все мы оттуда, в том числе и плод, главный герой этого шоу. Мы произошли из воды, поэтому, наверное, Шарлотта поместила на сланцевую крышку ракушки, морские звезды, кораллы и губки, а в центре радовал глаз засушенный морской конек — гиппокамп.

Еще один препарат мне запомнился — сохраненные в воде Стикса сиамские близнецы, а рядом — их высушенный скелет. Вот свидетельство чрезвычайной экономии материала — два препарата из одного удвоенного тела.

La mano di Constantino [100]

Первое, что бросилось мне в глаза после приезда в Вечный город, — красивые чернокожие продавцы сумок и кошельков. Я купила маленькое красное портмоне — старое у меня украли в Стокгольме. Второе — прилавки со множеством открыток: в сущности, можно было бы ими и ограничиться, а оставшееся до отъезда время провести на набережной Тибра, сидя в тени в одном из маленьких дорогих ресторанчиков и потягивая вино. Пейзажи и панорамы древних руин, стремление побольше втиснуть в двухмерный лоскуток пространства постепенно вытесняются пристальным интересом к детали. Это прекрасно, поскольку разгружает наш утомленный интеллект. Мира слишком много, лучше сосредоточиться на частности, чем пытаться объять целое.

Вот красивый элемент фонтана, вот сидящий на римском карнизе котенок, гениталии Давида Микеланджело, гигантская ступня каменной скульптуры, выщербленный торс, глядя на который начинаешь гадать, каким лицом обладало это тело. Одинокое окно в охряной стене и наконец — ладонь с устремленным в небо указательным пальцем! Жуткая, отсеченная по запястье от некоего неслыханного целого рука императора Константина.

Дальше я ходила по Риму, уже зараженная этой открыткой. Вот уж правда: надо следить за своими первыми впечатлениями! Теперь мне повсюду виделись указывающие куда-то руки, эта деталь захватила и поработила меня.

Обнаженный — только в парадном шлеме — воин: в одной руке пика, вторая указывает куда-то вверх. Два младенца, пухлыми пальчиками привлекающие внимание публики к чему-то у них над головой — но к чему именно? И еще: две корчащиеся от смеха туристки, их пальцы, толпа перед роскошным отелем, откуда как раз выходят Ричард Гир и Николь Кидман, на площади Святого Петра таких указующих перстов — многие сотни.

На Кампо-деи-Фьори я заметила женщину, оцепеневшую от жары у крана с водой: ее палец застыл возле уха, словно она пыталась припомнить мелодию своей молодости и уже почти слышала первые такты.

Потом я увидела старика-инвалида в коляске, которую толкали две девушки. Мужчина был парализован, из носа торчали две прозрачные пластиковые трубочки, исчезавшие в недрах черного рюкзака. На его лице застыло выражение глубокого ужаса, а правая рука хищным когтистым пальцем указывала куда-то за спину, за левое плечо.

Нанесение на карту пустоты

Джеймс Кук[101] отправился в южные моря, чтобы наблюдать прохождение Венеры по Солнцу. Венера, однако, подарила ему не только свою красоту, но и землю, в свое время уже обнаруженную голландцем Тасманом[102]. Из его записей моряки знали, что она должна быть где-то здесь. Каждый день они высматривали ее на горизонте и каждый день совершали одну и ту же ошибку — принимали облака за сушу. По вечерам они обсуждали таинственный остров, которому покровительствует сама Венера: каким он должен быть красивым и какими удивительными свойствами обладать. Каждый представлял его по-своему.

Первый офицер был с Таити, он полагал, что земля Венеры ничем не отличается от его Гавайев: теплый тропический остров, залитый солнцем, окаймленный бесконечными пляжами, усыпанный цветами и целебными травами, населенный красивыми полуобнаженными женщинами. Капитан был родом из Йоркшира (чем очень гордился) и, пожалуй, предпочел бы, чтобы на острове все напоминало дом. Ему даже приходило в голову, что между территориями, находящимися на разных сторонах земного шара, может существовать некая связь, своего рода планетарная дружба, сродство — если не очевидное и тривиальное, то подспудное и глубинное. Юнге по имени Нильс Юнг грезилась гористая земля: он мечтал о скалах, заснеженные вершины которых прячутся в тучах, о плодородных долинах с огромными овечьими стадами, о чистых ручьях, в которых плещется форель (кажется он происходил из Норвегии).