Беглый дедушка - [23]

Наверняка наши микрочипы общаются, иначе каким образом дедуся меня так легко понимал?

– С собой, с собой! – засмеялся дед, – Поэтому ищем паспорт!

И продолжил хохотать, как никогда раньше не делал: всем телом, не только мимикой лица и ушами. Он трясся, размахивал руками, даже прыгал на месте, и наконец сел… ан нет, это он просто упал, поскользнувшись на, и без того раздавленном, стаканчике из-под кофе. Сев на пол, он виновато посмотрел на меня, мол, чего это я?

– Чей паспорт? Бабайкин? – осторожно спросил я деда.

– Мой! – оглушительно крикнул дед, а я подумал: не он ли и есть бабайка?

Только теперь до меня дошло, что он не смеялся, не трясся и не подпрыгивал. Всё это время он на самом деле пытался не упасть, но не получилось. Надо же, какой я оптимист: в дедовых подскоках узрел радость.

Лицо моего деда тем временем изобразило боль, и глаза, распахнувшиеся было в энтузиазме, вновь сбежали под прикрытие век. Лоб наморщился, приподнимая седину над собой. Уши тоже потянулись вверх, но до эльфа моему деду было далеко, они все равно остались вполне человеческими. Интересно, микрочип там не сдвинулся?

И тут началось светопреставление! Потолок над нами зашевелился, загулял волнами, как поверхность болота, покрытая зеленой тиной. Волна пошла от места над дедом, докатилась до стен, и вернулась обратно. Люстра ойкнула, и без малейшей попытки удержаться рухнула на вершину мусорной кучи. Тут же стены начали клониться в сторону центра комнаты.

– Дед! – заорал я, – Бежим! Ты своим криком лавину вызвал!

А что делать дальше, я и не знал. Дед продолжал сидеть на полу, вытаращившись на меня в немом вопросе – а что это у вас происходит?

– Падаем, мы падаем! – крикнул я, и подскочил к деду.

Он был тяжел, как «форд», но постарался подняться. Лучше бы не старался. Благодаря его стараниям мы оба рухнули вниз, вдобавок на нас поехала старая, заваленная тряпьем, кровать. А потолок тем временем приближался. Когда он коснулся моей головы, я из последних сил прыгнул лёжа, и залетел вместе с дедом под и так наехавшую на нас кровать. Через секунду рухнувший потолок накрыл нас поломанными листами мокрой фанеры, и сто тысяч тонн холодной воды залили всё мироздание.

– Вот он! – захрипел дед, – Паспорт!

И потянулся своими ручками к старческому узелку, составлявшему нам компанию под кроватью. Этот узелок неведомым течением прибило прямо к дедову колену, как сундук с картами, секстантом и парой бутылок старого доброго рома. Такой сундук обычно выносит на берег необитаемого острова вовремя появившаяся волна. Дед схватил узелок, как последнюю надежду, и это выглядело куда драматичнее, нежели сцена со старушкой в мясном отделе, достающей на свет Божий закрученные в носовой платочек медяшки.

А я подумал, что если сейчас надую в штаны, то будет не слишком заметно, потому что и так вокруг мокро, как в океане. Дом еще кряхтел в своем окончательном разрушении, но мне не было толком страшно. Слишком быстро все произошло. Мы лежали под кроватью в луже, сверху нас прикрывала фанера, вода же текла и текла, правда, не таким водопадом, как только что. Было неуютно, мокро и скользко, но никаких шансов на то, что из-под гнилых досок пола сейчас взовьется акулий плавник, к счастью, не было.

Дед принялся запихивать свой узелок за пазуху, а я снова порадовался, что мама у меня врач, и всяких недетских разговоров я наслушался с пеленок. Как наслушался, так и перестал бояться. И сейчас не боюсь.

Я не просто испугаться не успел, я вообще не успел. А вот дед, тот успел! К документу своему успел. Неужели этот самый паспорт так важен для взрослого человека, что ради него он готов мокнуть, падать и почти тонуть? Наверное, важен. Я наверняка чего-то не понимаю, потому что за ухом не щелкает. Это щелканье я распознал бы даже сквозь треск все еще падающих с неба мелких деревяшек с гвоздями.

Однако, как интересно выходит: маленькому достаточно одеяла, а вот взрослому приходится лезть под кровать, чтобы уберечь себя от бабайки. Самые взрослые вообще предпочитают танк: «– Мне что-нибудь от бабайки, пожалуйста. – Танк подойдет? Вам завернуть, или сами залезете?».

Тут сверху хрустнуло погромче, и фанера зашевелилась над головой, будто на нее надавили. Танк, что ли?

– Эй, вы там живы? – раздался встревоженный, а какой же еще, голос дяди Вадима.

– Вроде как, – сказал я, и порадовался, что вышло солидно и хладнокровно.

Все-таки мне нужно было уважение взрослых.

– Щас, подождите, – сказал дядя Вадим, и по нашим фанеринам затопали его башмаки.

К чести дяди Вадима, даже падая на скользкой фанере, он не чертыхался, не повышал голос, и вообще вел себя, как джентльмен. Я даже не могу сказать, что он шёл. Вполне возможно, что ему пришлось где-то ползти, где-то прыгать, а где-то сочиться сквозь древесные заграждения, как удаву сквозь лианы и бамбук. Меня тронула такая забота, и я захотел помочь дяде Вадиму: сделал глубокий вдох и собрался было подать наводящий на цель звук. Но дядя Вадим успел раньше. В последний раз поскользнувшись на склизкой фанерине, он все-таки выматерился – готовился предстать перед нами привычным дядей Вадимом. Подготовив нас таким образом к своему появлению, он рухнул на тот кусок потолка, что служил нам крышей. И кровать снова спасла меня, как в детстве, когда я временно боялся какой-то чепухи. Возможно, то был первый приход никчемного бабайки в мою беспокойную жизнь. Интересно, этот последний?