Беглый дедушка - [22]

Так, снова древнерусский…

– Я готов и просто так пойти, без благословения, – сказал я, открыл дверцу и вывалился под дождь.

Лучше мокнуть, чем присутствовать при падении лишних слов взрослого дяди. У дядь слова когда падают, шибко далеко брызги летят. Вот как этот дождь, тоже последствие падших слов какого-нибудь облака.

Не оглядываясь я шагал под дождем в сторону дома. Дождь окропил меня каплями: благословляю. Бывшая калитка махнула мне петлями, как вокзальный инвалид культями: благословляю, парень. Намокшая трава отвалилась в стороны – благословляю, ступай.

– Погодь, я с тобой, – услышал я сзади.

Оказывается, я дошел уже до самого дома, и деду пришлось слегка пробежаться, чтобы догнать меня.

– Это я с тобой, деда, – сказал я, чтобы сделать деду приятно, – Мы вместе.

Интересно, есть ли на этой планете еще кто-нибудь с хря… с микрочипами, как у нас с дедом?

Дед стоял рядом, мокрый, но мужественный. Я сразу понял, что он ветеран не оконченной для него войны, а как же иначе. И это он меня сейчас вызвал на подмогу, а не сам я поперся сюда, сквозь падшие капли ненужного здесь дождя. Это и есть он, бонус. И не важно, в каком он месте: не топчись, выбирая, куда ногу поставить, протяни руки и забери.

Я протянул руку и потянул на себя дверь. Она ожидаемо скрипнула и отворилась.

– Ну, держись, – сказал дед, отодвинул меня в сторону и первым протиснулся внутрь.

– Да я же здесь уже был, – пожал я плечами вслед деду, и вошел вслед за ним.

Взрослые говорят, что слава открывает двери. Если бы не я, дед мог и не пойти в дом, куда сам меня позвал. Выходит, я его слава.

«Здравствуй, домик», говорил мой папа в прихожей той нашей трёшки, когда вечером возвращался с работы. Он именно возвращался, как корабль в порт приписки, а не приходил ночевать. Наверное, и этому дому кто-то так говорил, иначе как бы он простоял столько лет по инерции прежней доброты, никого не ожидая к вечернему чаю?

Глава 14

Ждал ли он конкретно нас, вопрос еще тот. Но меня больше волновало другое: чего нам с дедом сейчас ожидать. Нам, не дому. Чаю нам здесь вряд-ли предложат.

– Дедусь, ты в привидения веришь? – неожиданно спросил я.

Так бывает, когда вопрос живет внутри, пучится, лезет – а ты его никак не выпускаешь. Он тогда сам вспучивается и прорывается… или не прорывается.

Дед не обернулся, чтобы угостить меня ответом, да я и не ждал. Мне было интересно осмотреться, заметить то, на что я не обратил внимание в прошлый раз. Сейчас дом показался мне еще более старым, откровенно вонючим, непонятно на чем держащимся в этом мире. Поскольку мы с Матрасом подвальные гуляки, то я знаю, что такое фундамент. У этого дома, похоже, фундамента не было: настолько кривыми и готовыми рухнуть казались стены. И вообще, здесь всё именно «казалось», а не «было». Казались кривыми стены, казался готовым упасть потолок, пол тоже казались сгнившим, скользким, заваленным мелким мусором. У двери мусора было много, будто его зашвыривали сюда с улицы, проходя мимо. Бутылки, пластик, провода какие-то, пакеты из-под соков, дохлые коты, отрубленные крылья драконов, изношенные детали гиперпривода от летающей тарелки, череп динозавра, недоеденная молью шуба Петра Первого, еще какая-то мелочь. Поодаль, у противоположной стены коридора, было относительно чисто. А когда мы повернули в комнату, могучие кучи хлама снова выросли перед нами, скрывая и стены, и пол. В центре сталактитом, или сталагмитом, возвышалась главная куча, а с потолка прямо в ее центр свисала люстра, тоже сталагмитом. Или сталактитом. Эти два конуса, куча и люстра, почти упирались друг в друга тонкими вершинами, напоминая песочные часы. Будто из люстры вытек весь добрый свет, и стал ненужным мусором на полу.

Справа холодной грудой побеленных кирпичей торчала печка, и даже не верилось, что когда-то она была душой этого дома, дарила тепло и уют. На второй, мансардный, этаж вела деревянная лестница, но дед туда не пошел. Он пошел за печку, к своей бывшей кровати. Шел уверенно, то ли ощущая мое присутствие за спиной, то ли пробудившись от своего страха.

Ну не пахло тут бабайкой никак.

– Дедусь, – позвал я, – ты как?

И не удержался, подколол старика.

– Ну и где тут бабайка? – спросил я.

– Для меня бабайка – это отсутствие ожидаемого, – сказал дед, обернувшись, – Не наличие, а отсутствие искомого. Оно тоже может пугать.

Что ж, не такая уж непонятная мысль для меня, маленького старичка. Я впервые заметил, что глаза моего деда могут быть большими: будто они прятались раньше за веками, а теперь проявились, когда надо что-то искать.

– Надеюсь, ты понимаешь, Сережа, – сказал большеглазый дед, – как отсутствие может пугать.

– Вполне, – сказал я, вспоминая отсутствие денег, – Скорее всего, у нас общий бабайка. И самое забавное, что уж этот-то бабайка точно всегда с тобой.

Надеюсь только, что у него нет микрочипа в мочке уха. Общий-то общий, но в нашу компанию я бы его не хотел. Идея же деда мне понравилась: бабайка отсутствия, вот кто пугает свои вечным присутствием. Сидит в голове, и ты всегда носишь его с собой. Понятно, что с таким посетителем и искать никого не надо.