Беглецы - [5]

Дедушка сунул таблетки в карман.

– Я схожу за инвалидным креслом, – сказала медсестра.

– К черту кресло! – рявкнул дедушка. – Сам справлюсь.

– Нет, не справитесь.

И она отвезла дедушку к машине. А мы усадили его на переднее сиденье. На прощание медсестра погладила дедушку по щеке.

– Берегите себя. И не перенапрягайте сердце.

– Я буду сидеть сиднем все выходные и только рот открывать, когда меня будут кормить, – хмыкнул дедушка.

По дороге мы особо не разговаривали. Чувствовали себя тремя отменными вралями, которым удалось освободить дедушку. И только посмеивались, радуясь, как ловко у нас получилось всех провести.

Тучи, с утра застилавшие небо, вдруг рассеялись. Словно боги устроили это специально: чтобы дедушка порадовался синему небу и солнцу.

Дедушка опустил боковое стекло и вдохнул свежий воздух.

– А-а-ах, – прошептал он и закрыл глаза.

А потом еще раз сказал: «Ах!»

– Если захотите пописать – дайте знать, – предупредил Адам.

– Спасибо, как-нибудь дотерплю до катера, – ответил дедушка.

Они заговорили о моторах. Я в этом ничего не смыслю, так что помалкивал. Дедушка полжизни проработал начальником мастерской на большом заводе. Так что отлично разбирался в цилиндрах, шатунах и всем таком прочем.

Он наклонился вперед и прислушался к мотору.

– Кажется, винт ослаб в топливном насосе, – заметил он.

– Проверю, когда вернусь, – пообещал Адам.

Когда мы подъехали к пристани, Адам вышел и переключил семафор, чтобы корабль сделал тут остановку. Кроме нас, никого не было. Мы подождали в машине, пока не заметили приближающийся белый пароходик.

– Вот она, старая посудина, – сказал дедушка, утирая глаза.

Он высморкался, это прозвучало как звук фанфар.

Мы помогли ему выбраться из машины. Достали мою сумку, костыли, коробку с фрикадельками, пакет с тем, что Адам накупил в магазине, и еще один – с сюрпризом от него.

– Булочки с корицей, пирожки и батон. Я испек их ночью, – сказал он. – Когда пускаешься в бега, следует запастись провизией. Я приеду за вами завтра к двенадцати часам.

– Из тебя получился чертовски славный внук, так и передай моему сыну, – заявил дедушка, когда мы загрузили его на палубу и Адам собрался возвращаться на берег.

– Дочери, – поправил его Адам. – Я ведь сын вашей дочери. Ради бога, не перепутайте.

7

– Видишь? – спросил дедушка.

Он сидел спиной к желтой металлической двери машинного отделения с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Но я ее все-таки немножко приоткрыл, чтобы дедушка мог слышать шум мотора, чувствовать тепло, которое поднималось из машинного отделения, и вдыхать прекрасный запах солярки. Он смотрел в окно на проплывавшие мимо острова, на скалы, торчавшие из моря, на ели, сосны и клены, которые ради такого замечательного дня сверкали ярче обычного.

Он смотрел на все то, что видел уже тысячу раз.

– Видишь? – спросил он снова.

– Да.

– Ничего ты не видишь.

– Нет, вижу.

Но я понимал, что мы видим все по-разному. Дедушка видел то, что было. То, что он видел тысячи раз, когда проплывал здесь с бабушкой. Когда она еще была жива. Теперь он словно плыл назад во времени. Я догадался об этом по его лицу. Оно по-прежнему выглядело обрюзгшим и морщинистым, но за этими морщинами был различим дедушка, каким он был в молодости.

– А что мы будем делать, когда доберемся до места? – спросил я.

– Хочу еще разок навестить наш дом, – ответил он. – И растопить печь. А потом сяду у окна и буду смотреть на море, как когда-то смотрела она. Никогда не мог понять, что она там видела.

– Может, она просто о чем-то думала? – сказал я.

– Да, но О ЧЕМ? – рявкнул он.

Дедушка сжал кулаки, и глаза его налились кровью.

– Хочешь, дам успокоительную таблетку? – предложил я.

– Нет, обойдусь. Лучше дай-ка мне булочку.

– У меня еще есть мамины фрикадельки, – сказал я.

– Прибережем их до того, как доберемся до места, – решил он. – Сбегай-ка, малыш Готфрид, купи кофе и лимонад. Одна нога здесь – другая там!

«Лимонадом» дедушка называл всякую шипучку.

Я купил в буфете фанту, ярко-желтую, как дверь в машинное отделение.

Я пил ее через трубочку. А дедушка отхлебнул кофе и заявил, что давненько не пробовал такого вкусного. Мы достали булочки, которые Адам испек ночью.

– Почему ты не попросил папу отвезти тебя сюда? – спросил я.

– Интереснее устроить побег. Да он бы и не понял.

– Может быть.

– Мы с ним слишком разные.

– Мы с папой тоже.

– Никогда друг друга не понимали, – проворчал дедушка. – Ему не нравилось мастерить и копать. Он предпочитал разговоры с твоей бабушкой. А она любила беседовать с ним. Они болтали и смеялись. Тогда я уходил и брался за лопату.

Я подумал: как часто ему приходилось так уходить!

– А можно любить того, кто умер? – спросил я.

Дедушка сжал зубами булку.

– Заткнись-ка, парень!

Но я понял: на самом деле это означало – да, можно.

Немного погодя дедушка положил широкую морщинистую ладонь на мою руку. И не убирал, пока катер плыл мимо белого дома на горе. Дома, который он своими руками построил для них с бабушкой.

Потом он взял костыли и поднялся на дрожащих ногах. Пора было сходить на берег. Дедушка, не отрываясь, смотрел на дом.

– Видишь?

Я кивнул.

Я смотрел на дом глазами дедушки и видел на балконе бабушку в полосатом переднике, она махала нам полотенцем – как всегда, когда мы приплывали к ним в гости.