Беглецы - [5]
Дедушка сунул таблетки в карман.
– Я схожу за инвалидным креслом, – сказала медсестра.
– К черту кресло! – рявкнул дедушка. – Сам справлюсь.
– Нет, не справитесь.
И она отвезла дедушку к машине. А мы усадили его на переднее сиденье. На прощание медсестра погладила дедушку по щеке.
– Берегите себя. И не перенапрягайте сердце.
– Я буду сидеть сиднем все выходные и только рот открывать, когда меня будут кормить, – хмыкнул дедушка.
По дороге мы особо не разговаривали. Чувствовали себя тремя отменными вралями, которым удалось освободить дедушку. И только посмеивались, радуясь, как ловко у нас получилось всех провести.
Тучи, с утра застилавшие небо, вдруг рассеялись. Словно боги устроили это специально: чтобы дедушка порадовался синему небу и солнцу.
Дедушка опустил боковое стекло и вдохнул свежий воздух.
– А-а-ах, – прошептал он и закрыл глаза.
А потом еще раз сказал: «Ах!»
– Если захотите пописать – дайте знать, – предупредил Адам.
– Спасибо, как-нибудь дотерплю до катера, – ответил дедушка.
Они заговорили о моторах. Я в этом ничего не смыслю, так что помалкивал. Дедушка полжизни проработал начальником мастерской на большом заводе. Так что отлично разбирался в цилиндрах, шатунах и всем таком прочем.
Он наклонился вперед и прислушался к мотору.
– Кажется, винт ослаб в топливном насосе, – заметил он.
– Проверю, когда вернусь, – пообещал Адам.
Когда мы подъехали к пристани, Адам вышел и переключил семафор, чтобы корабль сделал тут остановку. Кроме нас, никого не было. Мы подождали в машине, пока не заметили приближающийся белый пароходик.
– Вот она, старая посудина, – сказал дедушка, утирая глаза.
Он высморкался, это прозвучало как звук фанфар.
Мы помогли ему выбраться из машины. Достали мою сумку, костыли, коробку с фрикадельками, пакет с тем, что Адам накупил в магазине, и еще один – с сюрпризом от него.
– Булочки с корицей, пирожки и батон. Я испек их ночью, – сказал он. – Когда пускаешься в бега, следует запастись провизией. Я приеду за вами завтра к двенадцати часам.
– Из тебя получился чертовски славный внук, так и передай моему сыну, – заявил дедушка, когда мы загрузили его на палубу и Адам собрался возвращаться на берег.
– Дочери, – поправил его Адам. – Я ведь сын вашей дочери. Ради бога, не перепутайте.
7
– Видишь? – спросил дедушка.
Он сидел спиной к желтой металлической двери машинного отделения с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Но я ее все-таки немножко приоткрыл, чтобы дедушка мог слышать шум мотора, чувствовать тепло, которое поднималось из машинного отделения, и вдыхать прекрасный запах солярки. Он смотрел в окно на проплывавшие мимо острова, на скалы, торчавшие из моря, на ели, сосны и клены, которые ради такого замечательного дня сверкали ярче обычного.
Он смотрел на все то, что видел уже тысячу раз.
– Видишь? – спросил он снова.
– Да.
– Ничего ты не видишь.
– Нет, вижу.
Но я понимал, что мы видим все по-разному. Дедушка видел то, что было. То, что он видел тысячи раз, когда проплывал здесь с бабушкой. Когда она еще была жива. Теперь он словно плыл назад во времени. Я догадался об этом по его лицу. Оно по-прежнему выглядело обрюзгшим и морщинистым, но за этими морщинами был различим дедушка, каким он был в молодости.
– А что мы будем делать, когда доберемся до места? – спросил я.
– Хочу еще разок навестить наш дом, – ответил он. – И растопить печь. А потом сяду у окна и буду смотреть на море, как когда-то смотрела она. Никогда не мог понять, что она там видела.
– Может, она просто о чем-то думала? – сказал я.
– Да, но О ЧЕМ? – рявкнул он.
Дедушка сжал кулаки, и глаза его налились кровью.
– Хочешь, дам успокоительную таблетку? – предложил я.
– Нет, обойдусь. Лучше дай-ка мне булочку.
– У меня еще есть мамины фрикадельки, – сказал я.
– Прибережем их до того, как доберемся до места, – решил он. – Сбегай-ка, малыш Готфрид, купи кофе и лимонад. Одна нога здесь – другая там!
«Лимонадом» дедушка называл всякую шипучку.
Я купил в буфете фанту, ярко-желтую, как дверь в машинное отделение.
Я пил ее через трубочку. А дедушка отхлебнул кофе и заявил, что давненько не пробовал такого вкусного. Мы достали булочки, которые Адам испек ночью.
– Почему ты не попросил папу отвезти тебя сюда? – спросил я.
– Интереснее устроить побег. Да он бы и не понял.
– Может быть.
– Мы с ним слишком разные.
– Мы с папой тоже.
– Никогда друг друга не понимали, – проворчал дедушка. – Ему не нравилось мастерить и копать. Он предпочитал разговоры с твоей бабушкой. А она любила беседовать с ним. Они болтали и смеялись. Тогда я уходил и брался за лопату.
Я подумал: как часто ему приходилось так уходить!
– А можно любить того, кто умер? – спросил я.
Дедушка сжал зубами булку.
– Заткнись-ка, парень!
Но я понял: на самом деле это означало – да, можно.
Немного погодя дедушка положил широкую морщинистую ладонь на мою руку. И не убирал, пока катер плыл мимо белого дома на горе. Дома, который он своими руками построил для них с бабушкой.
Потом он взял костыли и поднялся на дрожащих ногах. Пора было сходить на берег. Дедушка, не отрываясь, смотрел на дом.
– Видишь?
Я кивнул.
Я смотрел на дом глазами дедушки и видел на балконе бабушку в полосатом переднике, она махала нам полотенцем – как всегда, когда мы приплывали к ним в гости.
