Бедный мой Бернардье - [9]

— Долой театр! Долой театр!

Вытри слезы, Принцесса! Пощади Бернардье. Ей-богу, он не заслужил такого удара. Сейчас ему нужно, чтобы мы продемонстрировали свою гордость. Смотри, как высоко несет он голову, как расправил плечи, как невозмутим, будто этот уличный шабаш его ничуть не трогает. Не человек, а бронзовый монумент!

Можно подумать, он заговорен от низости и оскорблений. А потому утри слезы, Принцесса.

На центральной площади города возвышается наспех сколоченная трибуна. На ней около десятка «отцов города», взирающих на нас с нескрываемым неодобрением. По-своему, все они люди чистые. И по-своему гордые. Человек ведь привык побеждать, Принцесса, он по своей природе победитель. Тем и гордится.

Если б ты знала, как гордится. Еще бы, он ведь победил мрак и хаос, уничтожил всех представителей фауны, которых считал врагами, понастроил комфортабельных домов, изобрел поливизоры и бронетранспортеры. У него много достижений, так что оснований для гордости хоть отбавляй. Он покорил, завоевал, подчинил, укротил. Но спроси его: зачем? Человек этого не знает. Да и не желает знать, я ведь уже объяснил тебе — просто натура у него такая.

Он побеждает инстинктивно. Без этих побед он погибнет. Вот и сейчас этот мужчина с тронутым сединой негритянским ежиком одержит победу.

Повинуясь инстинкту. Убежденный, что это в порядке вещей, что иначе и быть не может, ибо он непременно должен властвовать — ведь он Человек.

Есть у людей и другая мудрость: «Горе побежденным!» Мужчина делает жест, и толпа умолкает. Достав из кармана листок, он принимается читать:

— Уважаемые дамы и господа!

Неизвестно откуда в нашем тихом, спокойном Дарлингтоне появилась труппа бродячих биороботов во главе с не совсем нормальным субъектом, называющим себя Бернардье. Они утверждают, что цель их — возродить древнее искусство под названием театр. Вчера вечером этот сброд дерзнул устроить представление! — Шум толпы, свист.

— Правда, они играли пьесу, написанную нашим соотечественником, но даже подобный акт патриотизма не может служить им оправданием. Грубое попрание законности и порядка, наглое нарушение привычного ритма жизни в Дарлингтоне заслуживают с нашей стороны лишь негодования и презрения. Кому нужен сейчас театр, дамы и господа? Кому нужна эта первобытная ложь, жалкие кривляния на примитивных подмостках? Со времен театра человечество прошло долгий и славный путь. Родилось искусство поливизии, голоскопии, кваркорамы, объемной музыки, родился энцефаларт. У искусства появились новые масштабы, новые возможности, и мы не намерены возвращаться к архаическим, дикарским средствам эмоциональной встряски. Мы не нуждаемся в искусстве, расстраивающем нервную систему. Нам нужен покой.

Мэр торжествующе посмотрел на толпу и снова уткнулся в шпаргалку:

— Жители Дарлингтона смело смотрят в будущее, они целеустремленно готовятся вступить в него, поэтому им нет дела до ваших пронафталиненных гамлетов, господин Бернардье. Театр мертв, никакими усилиями фанатиков и маньяков его не возродить. А потому муниципалитет Дарлингтона решил изгнать вас с позором из города. — Овации и восторженные выкрики. — Прочее же прерогатива полиции и судебных властей. Ваша труппа должна быть распущена, от этого выиграет вся нация. Позор Бернардье и его банде! Позор всем, кто занимается театром!

Видишь, Принцесса: вместо корзин с цветами — позорное изгнание. На чем я тогда остановился? Ах, да, на их крылатых словах «Горе побежденным!» Похоже, ими исчерпывается философское кредо людей. Я бы продолжил свою мысленную беседу с тобой, да не выйдет: толпа на площади начинает вопить, полицейский кордон с трудом удерживает жаждущую линчевать нас толпу. Нам грозят палками, в нас летят плевки, со всех сторон несется вульгарная брань. К Бернардье подходит офицер и защелкивает на его запястьях наручники. Полицейские подталкивают… нет, бьют нас в спину прикладами.

По дороге в тюрьму впервые за много часов мы услышали голос Бернардье:

— Простите их, дети мои. Они не ведают, что творят.

Теперь мне представилась возможность рассмотреть его физиономию вблизи: маленькие серые глазки так и буравят собеседника, узкая щель рта, большие волосатые уши, длинный, как водосточная труба, нос.

Когда судьба твоя в руках такого мандрила, на веселое времяпрепровождение и дружеские похлопывания по плечу рассчитывать не приходится.

— Значит, вы и есть те самые бродяги, что дают представления, говорит полковник, барабаня пальцами по пульту селектора с диктофоном. Никогда бы не подумал…

— Тем не менее это мы, — отвечает Бернардье.

— Мне вас раздавить — раз плюнуть, понял?

— Понял, — говорит Бернардье.

— Я ж вас, проклятых бандитов, одним махом… хрясь, и все тут. Думаешь, не могу?

— Можете: хрясь! — соглашается Бернардье.

— Могу! — орет полковник. — Я много чего могу! Народ оказал мне высокое доверие: обеспечивать его безопасность. Меня уполномочили следить за порядком.

— Вас уполномочили следить за порядком, — эхом вторит Бернардье.

— А вы разносите заразу.

— Да, мы разносим заразу — заразу красоты, — соглашается с ним Бернардье.

— Кому она нужна, ваша красота? Да никому! В пункте седьмом Указаний лорда-констебля что написано? «Красоту следует вырывать с корнем. Красота враг номер один государства, правопорядка и народа».