Бедный мой Бернардье - [10]

— Прямо так и написано, господин полковник? — робко вопрошает Бернардье.

— Слово в слово.

— Вот как, значит, — удивляется Бернардье. — Вот уж не думал, что лорд-констебль столь красноречив, честное слово.

Полковник раскрывает тяжелую папку и принимается сосредоточенно перелистывать бумаги.

— В чем вас только не обвиняют… да при таком компромате я вас перевешаю и глазом не моргну! — заявляет он.

— Да уж чего там моргать, господин полковник, — соглашается Бернардье. Раз народ вас уполномочил… Роботов тоже перевешаете, господин полковник?

— И роботов! Думаешь, нельзя робота повесить? Ха-ха, а передовая методика сержанта Корлиса? Вот уж почин так почин! Берешь плазмотрон, создаешь вокруг шеи робота вихревое поле, медленно замыкаешь его по архимедовой спирали. Сперва поле только чуток затягивается силами дабл-ю, но стоит им достичь порогового значения, как… хрясь! Варит у этого сукина сына котелок, чтоб ему!

— Действительно, умно, — подтверждает Бернардье.

— К тому же прогрессивно задумано, тонко.

— Черт побери, с чего начать? — ворчит полковник, снова уткнувшись в папку. — Да… Ох, в какой же переплет вы вляпались! От трех до пяти лет за безнравственность, это во-первых.

— При чем здесь безнравственность?

— А вот при чем. Агент 407 докладывает, что в ваших пьесках имеются неприкрытые намеки на сексуальность. В Менсфилде он смотрел ваш спектакль «Ромео и…» …дальше неразборчиво. Так вот, там у вас настоящая клубничка, ну, про это, сам знаешь.

— Эта пьеса о любви, господин полковник.

— О любви, о любви… по-твоему, то самое — тоже любовь? Да еще в исполнении роботов. Они ж ни делать этого не умеют, ни понять не в состоянии. У роботов для этого нет, так сказать, необходимых органов. И соответствующих желаний. Вот хоть этого красавца возьми — в ширинке-то у него пусто. Значит, ты силком толкаешь его на безнравственные поступки! Он не хочет, не может — а ты его заставляешь. Это называется насилием!

— Это просто театр, господин полковник.

— Я в театрах не разбираюсь! — горячится полковник. — Мое дело блюсти порядок и мораль. К тому же часть вторая статьи девятой Закона о защите прогресса гласит: «Того, кто распространяет устаревшие взгляды, теории или реликвии, пропагандирует старые идеи, опровергнутые развитием, или подстрекает других к подобным деяниям…» Ведь ты знаком с этим законом, верно?

— Но, господин полковник, театр не имеет ничего общего с регрессом. О нем просто забыли.

— А раз забыли — значит, театр консервативен и реакционен! Почему человечество помнит о рычаге или зубчатом колесе? Потому что они необходимы! Они толкают вперед наше развитие. Нет и не может быть иной религии, кроме прогресса! Вперед и только вперед, к счастливому будущему!

— Иногда полезно также оглянуться назад, господин полковник. Чтобы сравнить, извлечь урок.

— Хватит пререканий. Третье обвинение: нарушение законодательства о социальной иерархии. Вы, господин Бернардье, пользуетесь услугами роботов второй категории. В Наставлении о ступеньках общественной лестницы указано, что такие роботы могут использоваться только для обслуживания людей. Их можно использовать в качестве дворников, почтальонов, лакеев, уборщиков общественных нужников, а ты делаешь из них королей, принцесс, аристократов.

— Сцена — это царство свободы, господин полковник.

— Запрещаю вам нести эту чушь! Так все дворники в короли полезут! А королям в дворники придется податься. И всё полетит в тартарары. В любом обществе должна существовать преемственность в иерархии: дети королей становятся королями, дети дворников — дворниками. В противном начинаются революции, взятие бастилий, пение марсельез, осквернение пантеонов словом, воцаряются анархия и произвол!

— Но на протяжении всей истории человечество именно так двигалось вперед…

— Может, и двигалось, да только до нынешнего исторического момента. А теперь у нас социальная гармония, так что любая перемена может привести к анархии.

Полковник встает с места и принимается нервно расхаживать по кабинету, засунув руки в карманы.

— Я не закончил, Бернардье. Предъявляю тебе самое страшное обвинение в нарушении Священного закона о душевной сдержанности. Нашей Партии равнодушия удалось провести его в парламенте ценой самоотверженной и героической борьбы. А тебе на это, я вижу, плевать! Тишина и спокойствие для тебя ничего не значат!

— Я никогда не нарушал спокойствия, господин полковник, — смиренно лепечет Бернардье. — За всю свою жизнь я не нарушил ни одного закона или указа.

— Лжешь, милейший, лжешь! Ты устраиваешь представления, на них собираются люди. И что же ты им показываешь? Ты показываешь им любовь, ревность, властолюбие, душераздирающие сцены, убийства. С подмостков на них обрушивается буря чувств, их захватывает стихия эмоций. Куда прикажете девать их покой, гарантированный Священным законом о душевной сдержанности? Коту под хвост! Вместо молчания и успокоенности — душераздирающие порывы. Да одного этого мне достаточно, чтобы перевешать вас всех до одного! — Без волнений жизнь становится болотом, господин полковник. Именно способностью к сопереживанию отличается человек от вещи. Даже эти роботы научились испытывать душевный трепет…