Беда - [67]

Вон там, на востоке, куда он держит путь, виднеется другая, такая же высокая гора. Точно лысая голова, отороченная по вискам косматыми волосами, она поблескивает чистым, свежим снегом. Склоны ее густо поросли соснами. Тогойкин вытянул вперед правую руку с поднятым кверху большим пальцем и стал вроде бы прицеливаться, попеременно щуря то правый глаз, то левый. Приблизительно прикинув, он определил, что расстояние до той горы около двадцати километров.

«Туда!» — решил Тогойкин.

А пока что он сел, поцарапал ногтями шов на кармане пальто — Дашина работа, — завернул поудобнее полу и попробовал перекусить нитки зубами. «Ну, дружище, заимеешь ты супругу, которая крепко шьет!» — мысленно обратился он к тому незнакомому, но, наверно, отличному парню из Токко, близкому другу Даши. Кончиком перочинного ножа Николай перерезал нитки на кармане, похрустел сухарями, ножиком отколол кусочек заледеневшего снега и положил его в рот.

Ветер смел с вершины горы снег, оставив на ней лишь тонкую ледяную корочку. Наверно, осенью выпал здесь мокрый снег и примерз; за зиму, конечно, не раз выпадал снег, но ветер все сметал и сметал его. Вот и остался гладкий наст, хрупкий и тонкий, как скорлупа. Сохранились путаные — туда-сюда — легкие и нежные следы птичьей стаи, побывавшей здесь еще на мокром снегу. И следы ворон.

«Оказывается, на этом месте останавливаются все путники дальних дорог!» — шутливо подумал Тогойкин.

Удивительно было, что к горе, на которую он с таким трудом взобрался, он стал приглядываться лишь после того, как осмотрел десятки километров вокруг. Здесь всегда веет ветерок, и потому воздух необыкновенно чист. Сюда, бывает, залетает легонький сухой лист и с тихим шелестом катится по твердому насту. К мускусному запаху чистого снега примешивается тонкий бодрящий аромат лиственниц. Есть, есть аромат зелени в зимнем лесу! Это подтвердит каждый, кто побывал в тайге в середине марта…

Можно сколько угодно грызть сухари со снегом. А ощущение голода не пропадает, даже обостряется. Но все равно здесь удивительно хорошо и вольготно. Кажется, сидел и сидел бы вот так, любуясь таежным неоглядным простором. Но нельзя. Надо идти!

Тогойкин подсчитал пройденное им расстояние: наверно, около тридцати километров. А до той вон горы километров двадцать. К закату солнца он дойдет до нее. За перевалом той горы ему откроются спасительные луга, покажутся обжитые людьми долины и поля.

Тогойкин осторожно встал, похлопал по правому карману — сухарей в нем осталась ровно половина — и с видом плотно поевшего человека оправил на себе пальто. Он всячески старался подавить в себе обострившееся чувство голода.

Восхождение на гору заняло у него много времени и, казалось, должно было отнять много сил, но он чувствовал себя сильнее, и увереннее, будто красота увиденных просторов прибавила ему силы. Если бы он прошел понизу, то не увидел бы вон той сияющей лысой горы, а значит, и не стремился бы так энергично вперед, как сейчас. С жалостью подумал он о своих друзьях: они не увидят никогда всего этого великолепия, этого богатства природы…

Ни страх одиночества, ни чувство гордости собой — вот, мол, я какой, ради спасения людей пустился в такое неслыханно опасное путешествие, — нет, не эти чувства владели Тогойкиным. Он был истинно благодарен людям за их доверие к нему.

Николай поднял лыжи и осмотрел их. Они стали еще лучше, отполировались. Он внимательно вглядывался в даль, стараясь запомнить все горы и низины, высокие мысы и ложбины, белые пятна лесных полян или замерзших озер, которые ему предстояло пройти, прежде чем он доберется до вздыбившейся лысой горы. Надо будет идти по южному краю вон той продолговатой лощины, держа направление прямо на ту высохшую лиственницу, что торчит, вроде радиоантенны, на голом высоком мысу… Потом он спустится с мыса и пройдет через полосу густого леса, за которым неясно белеет большое круглое пространство вроде озера…

Ого, кто же это разодрал острыми когтями ледяную кромку здесь, на самой вершине горы?

Тогойкин с опаской приблизился к самому краю. О, тут побывал орел! Улетая на юг, он здесь останавливался и, громоздясь, точно копна сена, высматривал добычу. И вдруг сгреб своими могучими когтями первый мокрый снег вместе с еще незамерзшей землей, оттолкнулся, ударив о землю широко расправленными крыльями, оставляя на снегу полосы от маховых перьев, и взмыл к небесам, гордый и грозный царь всех пернатых!..

Когда Тогойкин стоял вот так, склонившись над крутизной, лыжа, что была привязана на поводке, сорвалась и шмыгнула вниз. Тогойкин успел сесть. Сильно дернув веревкой за плечо, лыжа подскочила, мелькнув в воздухе, как крупная речная рыба, взыграла в сторону и чуть не заскочила обратно на гору. Она может, пожалуй, так вот сорваться во время спуска, — тогда запутаются ноги и, чего доброго, он сам покатится кубарем.

Тогойкин вскочил, притянул лыжу к себе, снял с плеча веревку, а лыжу сильно толкнул вниз. Словно робея и слегка вихляя, лыжа медленно заскользила, потом пошла быстрее, быстрее и ринулась вниз, взмахнув веревкой. Домчавшись стрелой до середины горы, она высоко подскочила и тотчас исчезла. И уже гораздо позже, когда Тогойкин решил, что лыжа где-то застряла в пути, она вдруг мелькнула над кустом тальника у самой подошвы горы. И тут же, только чуть дальше того места, взлетела стайка куропаток. На лету птицы стабунились. Мелькая и исчезая среди кустов и деревьев, они летели, то взмывая вверх, то снижаясь, как на качелях.