Батюшковские рассказы - [7]

Шрифт
Интервал

…Разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий.

Так говорил Господь пред страданиями Своими. Разве не заставляем мы его страдать и ныне, пытаясь делить неделимое?

— Сынок, ой, вы батюшка, наверное? — спрашивает меня в автобусе старушка.

— Да.

— Батюшечка, ты заполни мне бумажку эту, — и подает старенький, еще не поменянный паспорт с аббревиатурой канувшего в лету Союза и тоненькую полоску компьютерной таможенной декларации.

— Матушка, да не пустят тебя в благословенную Украину с паспортом этим!

— Ты напиши, сыночек-батюшка, заполни, что они, нехристи?

И ведь не пускали. Нет у них разрешения пустить мать к сыну, не прописано это в законе.

Сколько слез стоило это бабушке. Навзрыд ведь плакала: «Сынки, да детки мои там живут!»

Господи! Неужто чаша Твоя должна быть разделена? Каким законом мерить страдания обыкновенного человека, во имя блага чиновника, во имя радости врага мiра сего?

Вопросы без ответов? Не думаю.

Есть ответ, и есть способы их решения. Не надо искать «зачинателей» и «разрушителей». Это не Кучма и не Ельцин, это не Горбачев и не Рейган. Начало этого бесовского разделения в нас самих обретается. И заключено это начало, прежде всего, в том, что наученные «коллективно» мыслить мы отдали, каждый из нас, свои неповторимые сущности и таланты во благо диаволом сотворенного «колхоза», где никто и ни за что не отвечает. Это результат. Это заслуженное каждым, в том числе и мной.

Поэтому и я, заполняя таможенную декларацию для переезда рогатым построенную границу, пишу в графе «Цель поездки»: «К родителям. Старенькие они. Болеют. Соскучился». Прости меня, Господи!

Икона

Икону принесли вечером. С утра звонили, потом в храм пришли, с рассказами о древности иконы, ее красоте и дороговизне.

Один из коробейников, шмыгая носом, с придыханием, дыша мне в ухо уже устоявшимся вечным перегаром, объяснял:

— На дереве, батя, под золотом, Бог нарисован и дом его рядом, в лесу…

— В раю, что ль Бог?

— Да каком раю, в лесу?! Сколько стоить будет?

— Да откуда ж я знаю, может она ворованная или ненастоящая.

— Да старуха моя мне оставила. Померла. Вот те крест! — попытался изобразить на себе крестное знамение левой рукой продавец. — Так сколько стоить будет? Семнадцатый век, отец, она нам по наследству передавалась.

— Так уж и семнадцатый?

— Точно. Мне митрофановский поп сказал, что ей 350 лет.

Священника из Митрофановки я знаю. В древних иконах он вряд ли разбирается, но старую икону от современных, в годы хрущевские и брежневские на досточках написанных, отличить сможет.

— Ладно, приносите. Посмотрим.

И двух часов не прошло. Постучали.

В полосатой «базарной» сумке, завернутая в ветхое серое полотенце, уместилась большая, по размеру — аналойная икона.

Разворачиваю.

И… сдержаться не смог.

— Ух ты, Серафим! — так и выдохнулось.

Соединенная сзади, двучастная, с ковчегом (углубленная срединная часть), с соблюдением всех иконописных форм и тонкой позолотой икона преподобного старца Серафима Саровского была красива и особенна.

Есть свойство, «особенность» у некоторых икон, которыми они своею красотой призывают не любоваться, а молиться. Так и говорят — намоленная икона. Эта была из них. Причем стало абсолютно ясно, что икона храмовая. По торцу ее боковых граней остались отверстия от креплений, для установки в иконостасном кивоте.

— Так откуда икона? — внимательно смотря на пришедшее трио, еще раз вопросил я. — Бабка оставила, или из храма уведена?

— Ты что, батя, обижаешь, моя икона — ответствовал самый «интеллигентный» коробейник. — Точно, старуха оставила. Наследство. Вот уезжаем в Россию с собой забирать не хотим, пусть на Родине останется.

Такого пафоса я даже не ожидал, хотя оно и действительно, если уезжают, то с такой иконой на таможне проблемы обязательно возникнут.

— Так берешь икону? — настойчиво и вопросительно требовал «хозяин», — Гляди, красивая какая. Семнадцатый век.

— Семнадцатый точно, — возразил я, — только вот не век, а год. Именно 1917 или около того.

— Да ты что! Цену сбить решил? — чуть ли не завопил хозяин. — Да нам за нее в Луганске знаешь сколько забашляют? Не семнадцатый, смотри-ка, спец нашелся. Она моей бабке от ее прабабки осталась, а той тоже с древности…

Возмутительным междометиям с пропуском придыхательных начал всем известных выражений, казалось, не будет конца и мои попытки объяснить, что икона никак не может быть века XVII, так как преподобный вообще-то жил в XIX, а канонизирован лишь сто лет назад, не принимались даже на слух.

— Так берешь икону? — оборвал возмущающегося поповской несправедливостью напарника другой продавец.

— Это икона храмовая и дорогая, мне посоветоваться надо.

— Дорогая, и я ж об том же, — тут же поддакнул «хозяин». — Триста лет иконе.

Объяснять еще раз, что иконе преподобного старца лет сто от роду я больше не стал.

— Сколько хотите?

— Тысячу долларов, — вполголоса выдал продавец и икнул утверждающе.

— Нет, братцы, таких денег у нас нет, да и стоит она вполовину меньше.

Тут я говорил со знанием дела, так как не столь давно приискивал для храма икону подобного вида и цены раритетов знал.

Спор мог затянуться до бесконечности, поэтому, чтобы не устраивать бесполезных и никому не нужных торгов я стал заворачивать икону в полотенце, всем своим видом показывая, что отказываюсь брать.


Еще от автора Александр Авдюгин
Господь управит

Протоиерей Александр АВДЮГИН родился в Ростове-на-Дону в 1954 году. Окончил школу, служил в армии, работал на телезаводе и в шахте. В 1989-90 годах работал в издательском отделе Свято-Введенской Оптиной пустыни. Рукоположен во священники в 1990 году, закончил Киевскую духовную семинарию, ныне учится в Киевской духовной академии. Настоятель двух храмов - Свято-Духова в селе Ребриково и храма-часовни св. прав. Иоакима и Анны в г.Ровеньки Луганской области, построенного в честь и память погибших шахтеров. Редактор региональной православной газеты "Светилен" (http://www.svetilen.ru), ведет активную миссионерскую работу в интернете.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.