Батюшковские рассказы - [8]

— Езжайте в область, в антикварный магазин и там продавайте.

Коробейники переглянулись.

— Деньги сейчас отдашь?

— Отдам половину, — заявил я. — Остальные — через недельку, когда подсобираем на приходе, да и проверю я иконку, вдруг ворованная.

На «ворованная» продавцы никак не среагировали, но стали требовать полного расчета.

Деньги, конечно, бы я нашел, тем более, что собирались мы на храм икону приобрести, но что-то мне мешало взять вот просто так и забрать преподобного старца. Нужно было время. Подумать и помолиться.

Согбенный, опирающийся на клюку старец Серафим, как-то грустно смотрел с лесной опушки и в его взгляде грусть, соединялась с тревогой.

— Значит так, братия, — решил я окончательно, — половину денег я сейчас же отдам, а вторую после Вознесения, то есть через пять дней. Устраивает — забираю, нет — везите в антикварный.

Коробейники помялись и согласились.

Не спалось толком в эту ночь. Несколько раз подходил к столику, где стояла икона. Старец из своего далеко тревожно вглядывался в день сегодняшний и, как мне показалось, чего-то ждал.

Не напрасно было его ожидание и мое беспокойство. Солнце толком еще не успело взойти, как раздался настойчивый и многоразовый, «аварийный» звонок в дверь.

На пороге стояла дородная дама, за ней как-то терялся и абсолютно не смотрелся один из вчерашних продавцов.

— Отдайте икону, сейчас же! Да как вы смели ее брать за такие гроши?! А еще священник называется!

Я молча, не выслушивая дальнейшие причитания и обвинения в своей непорядочности, алчности и сребролюбии, вынес икону.

— Возьмите.

Дама немного опешила от моего смирения и молчаливого согласия и, отдавая мне деньги (уже в государственной валюте), лишь сказала:

— За эту икону я квартиру куплю и еще на машину останется. Семнадцатый век! А он, — (прозвучавшее выражение-определение опускаю), — за такие гроши хотел нас наколоть.

Закрыл дверь, виновато посмотрел на встревоженных домочадцев и пошел в храм читать акафист преподобному Серафиму Саровскому.

* * *

Где-то через неделю собрался ехать на Родину в Россию и пошел на рынок денежку поменять, гривны на рубли. У местного валютчика в будке увидел стоящую в углу прикрытую рогожкой икону.

— Бать, икона не нужна? — спросил валютчик. — Купил вот по случаю. Старец, святой какой-то, по-моему, лет двести ей.

Он отбросил рогожку в сторону… на меня так же грустно смотрел Серафим.

— Да нет ей двухсот, от силы лет сто, — возразил я.

— О! Значит, не ошибся, — обрадовался меняла. — С меня за нее 300 баксов требовали, а я им больше ста не дал. Так что возьмешь за сто пятьдесят?

— Да нет, не буду. Ты ее в антикварку свези, толку больше будет и греха меньше, что на святости деньги зарабатываем.

— Свезу, — как-то сразу согласился мой собеседник. И мне стало уверенно ясно, что обязательно отвезет.

* * *

Преподобный старче Серафиме, моли Бога о нас грешных!

Мироносица

«Камень на душе» — знакомо выражение? Наверное, каждому слышать приходилось, да и испытывать. Духовная боль, она всех болей больнее, но особенно тяжко страдание, когда, кажется, нет выхода, когда не видно просвета, когда как будто весь мир ополчился против…

Именно отсюда и бытует — «Беда одна не ходит».

Как не странно, но мужественные, сильные и ловкие представители пола сильного пасуют в этой ситуации чаще. Они могут действовать, бить кулаками, решать сверхсложные логические задачи, но противопоставить что-либо реально исполнимое духовной катастрофе и душевному испытанию им часто не удается.

И здесь появляется женщина.

Помните евангельский путь жен-мироносиц ко гробу Господню? Они идут, взяв необходимое для погребения благовонное миро, но совершенно не заботятся, как они вообще-то проникнут в гроб ко Христу. Ведь он завален камнем. Идут и думают: Кто отвалит нам камень от двери гроба? (Мк. 16, 3)

Им ведь не под силу даже сдвинуть этот камень, не то что его «отвалить», но они идут и знают, что не может не совершиться дело нужное, дело Господне.

Мужчина так просто не пойдет. По крайней мере, он позвал бы друзей, рычаг сделает какой-то, ломик возьмет и, скорее всего, опоздает…

Потому что на себя только надежда и о себе упование. Женская же душа иная.

Это не тот «авось» русский. Нет, не он. Тут другое. Вера в то, что благое не может не совершиться. Поэтому и идут жены-мироносицы к замурованному гробу Господню, а за ними и все наши бабушки, сестры и матери…

Баба Фрося

Ефросинью Ивановну все звали «баба Фрося». Даже сынок ее, неугомонный приходской зачинатель всех нововведений, и участник каждого приходского события, в свои неполные шестьдесят именно так и величал свою родную мать.

Мужа баба Фрося похоронила еще при развитом социализме и, показывая мне его фотографию, гордо прокомментировала, что он у нее был красавец с бровями, как у Брежнева. Брежневские брови унаследовали и три ее сына, за одного из которых «неугомонного Петра» я уже сказал, а двое иных нынче за границей проживают, причем один рядышком в России, а другого в Чили занесло.

Как-то баба Фрося, подходя к кресту, совершенно неожиданно, и безапелляционно сказала:

— Давайте-ка, отец-батюшка, ко мне до дому сходим, я вам старые карточки покажу. Вам оно полезно будет…