Батя, Батюшко и Бэмби - [85]

Только вот Никита все равно выцепил главное: его отчислили, нет больше ЕГО команды, нет друзей. Друзья летом поедут на сборы — первые настоящие сборы. Без него.

Чем больше Оля говорила, тем яснее чувствовала: сын ее не слышит. Лучше бы заплакал. Чем вот так. Молча. Неподвижно. Глаза в пол. И совершенно застывшее лицо. Детское горе, которое не исправить ни конфетой, ни походом в кинотеатр.

Ты рано взрослеешь, малыш. Так получается.

Оля придвинулась ближе и ласково взъерошила светловолосую шевелюру.

— Все будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Давай сначала руку до конца вылечим, а потом про футбол придумаем.

— Ты девочка, ты не придумаешь, — Никита кулаком стер все-таки вытекшую предательскую слезу. — Денис бы придумал.

Да, Денис бы придумал…

* * *

— Вот теперь тебя люблю… — Денис отложил в сторону листы с результатами анализов. — Вот теперь тебя хвалю я. Наконец-то ты, Вадюша, андрологу угодил.

— А вот за что я люблю тебя, Батя, так это за твой оптимизм, — хмыкнул Черепанов-старший, отхлебывая из высокого бокала темного пива.

Два врача встретились на нейтральной территории — в пабе, именовавшем себя ирландским. Впрочем, «Гиннесс» был тут самый настоящий, а значит, имели право.

— И все же ты стал с возрастом зануден, Диня, — Вадим подцепил полупрозрачный рыбный ломтик и отправил в рот. — Сам же первый, чуть что, рассуждаешь о неэффективности скрининга[40]. И что в США от него отказались. А в меня вцепился с этим ПСА[41].

— Вадик, ты-то не в США. Исполнилось сорок пять лет — будь любезен, сдай анализ, сделай другу-андрологу приятное. От избыточного лечения я тебя как-нибудь избавлю, ограничимся, если вдруг что, активным наблюдением. Но для этого ты должен быть хорошим мальчиком и слушаться меня.

Черепанов что-то буркнул под нос и вернулся к пиву и рыбе. И какое-то время друзья отдались безраздельно радостям пятничного вечера в ирландском пабе.

— Ты, что ли, тоже ко мне пришел бы, хоть ЭКГ сделаем, — нарушил молчание сыто откинувшийся на спинку стула Вадим.

— Имеет смысл? — Денис промокнул губы салфеткой.

— Не имеет, — вздохнул Вадик. — У тебя сердце как у космонавта, хоть сейчас на орбиту запускай, на МКС. Или беспокоит что?

— Нет, — ответил Дэн ровно. — Не беспокоит.

А то, что там стабильно и регулярно ноет в груди, не имеет к кардиологии никакого отношения.

— Не беспокоит сердце? — ухмыльнулся Черепанов, словно разгадал мысли Дениса. — Это хорошо. У Галюни день рождения через неделю, ждем тебя, — и после расчетливой паузы: — С Олей, конечно.

Денис ответил другу тяжелым взглядом, но Вадика это нисколько не впечатлило.

— Точно не болит сердце? — поинтересовался он. — Точно? Значит, придешь с Олей?

— Черепанов, я таки могу пересмотреть результаты анализов и назначить тебе трансректальное УЗИ.

— Грубите, Батя, грубите, — Вадим сделал знак официанту повторить заказ на пиво. — Знаешь, как говорил мой учитель, профессор Власов? «Я сделал сотни операций на сердце, нет там ничего, что ему приписывают, — ни любви, ни нежности, ни страданий. Только мышцы и сосуды. Но в некоторых сердцах я обнаруживал все-таки…».

— Что? — не дождался Денис финала драматической паузы.

— Тр-р-ромб! — торжествующе провозгласил Черепанов.

— Тьфу, балбес!

Нет там ничего, кроме мышц и сосудов, прав профессор Власов. Но что-то же болит в груди у человека с абсолютно здоровым сердцем.

* * *

— Такие дела, Валя… — Геннадий Игоревич как-то неуверенно пожал плечами и принялся медленно размешивать кофе в бумажном стаканчике. — А я уж подумал было, что все получится у них. Так ладно вроде бы складывалось. У Оли глаза блестели, Никита к Денису привязался. И вот… — вздохнул, отложил ложку и пригубил кофе. Поморщился. Еще горячий.

Валентин Денисович напротив лишь симметрично вздохнул, продолжая, в отличие от своего товарища, размешивать кофе в таком же стаканчике. К другу в редакцию он заехал, что называется, с оказией. И получил не только кофе, но и неожиданный разговор в придачу.

— Да ты не подумай, я не в упрек! — не дождавшись ответа, продолжил свой монолог Зеленский. — Что ж тут упрекать, двое взрослых людей, сами все знают. Не сложилось, значит.

— Не сложилось, — эхом повторил Батюшко-старший. Лишь бы что-то сказать, не молчать.

— Жаль, — Геннадий Игоревич сделал еще один глоток и снова поморщился: все еще горячий. — А ведь у нас мог быть общий внук, Валька. Эх, абы да кабы…

Валентин Денисович тоже осторожно пригубил кофе. Уже можно пить. Пить и сочувственно молчать. Сказать старинному приятелю, что общих внуков у них не может быть ни при каких обстоятельствах, заслуженный нейрохирург не мог.

* * *

— Не могу я больше читать Гоголя! Он скучный и язык сломать можно!

Никита бунтовал. Он теперь каждый день бунтовал и капризничал. И справляться с этими капризами и показательными выступлениями было все труднее и труднее. Оценки медленно, но уверенно катились вниз. Принес тройку за контрольную по математике. Списывать это на пропуск темы во время больничного не получалось. Ребенок просто отказывался учиться. Смотрел с тоской на футбольный мяч, больше к нему не притрагиваясь, а потом и вовсе попросил убрать. Затем вдруг собрал все медицинские принадлежности, подаренные Денисом, и засунул их в самый нижний ящик гардероба. Оля наткнулась на этот клад случайно, когда принесла поглаженную одежду. В школе Никита задирался с мальчишками, прекрасно зная, что они его с переломом не тронут — иначе отведут к завучу. Как исправлять ситуацию, Оля не знала. От бессилия начала повышать голос. Взрослые вообще часто повышают голос на детей именно от бессилия, когда не могут совладать по-другому. Но тут был совсем вопиющий случай: Никита нагрубил и сильно обидел Изольду, обозвав ее «старухой». Схлопотал по полной. День продержался ничего, а теперь вот бунт против Гоголя.