Батя, Батюшко и Бэмби - [86]

Изольда Васильевна, у которой закончилось занятие со Славочкой, застыла у окна.

— Что-то случилось? — Оля подошла и встала рядом.

Двор как двор. Темно, лишь свет фонарей. Снежно, почти безлюдно, и машин, как ни странно, припарковано немного.

— Нет, просто смотрю, не обижает ли Славочку кавалер, — соседка показала кивком головы на две удаляющиеся в сторону метро фигуры. — Раньше я все беспокоилась, как она одна по темному двору идет, а сейчас поспокойнее стала. Как-никак, парень защитит. Новостей начитаешься-наслушаешься…

— Да уж, — согласилась Оля.

И вместе с Изольдой проводила взглядом парочку, скрывшуюся за поворотом.

— Как прошли ваши занятия?

— Как обычно, хорошо. Не знаю, получится ли из девочки актриса, но то, что светлый человек дарит своим общением жизненные силы, — это правда. У Ярославы такой дар есть.

Оля отошла от окна. Люди дарят и люди забирают. Уходят и забирают. И свет забирают. Пытаешься удержать его, хранишь, а он все равно гаснет. Лампочка перегорела.

Никита сидел на диване, увлеченно складывая самолетик из тетрадного листа.

— Ты «Вечера на хуторе» прочитал?

— Они сложные. И Гоголь ваш скучный.

Одно и то же каждый день. Ни сил уже нет, ни терпения. Только желание отобрать сложенный лист, сунуть книгу и в приказном порядке сказать:

— Читай.

— Он вовсе не скучный, — вступила в разговор Изольда Васильевна. — Он мистический.

— Как это? — Никита наконец оторвал глаза от своей поделки.

— А вот так, — сказала соседка и присела рядом. — Ты знаешь, что некоторые режиссеры боятся ставить спектакли по его произведениям, потому что считают, что обязательно случится какая-нибудь загадочная или неприятная вещь? Очень много актеров во время репетиций и даже спектаклей получают травмы. Были случаи, когда без видимых причин падали декорации и происходили не менее загадочные вещи.

— Правда?

— Да.

— А у вас в театре Гоголя играли?

— Играли, — подтвердила Изольда. — Как раз «Вечера на хуторе» и играли. У меня в том спектакле роль была. Был даже забавный случай, когда мой партнер забыл слова, и мне пришлось сразу и свой текст говорить, и его, чтобы выручить.

Никита слушал, в глазах мальчика наконец зажегся огонек. Может, завтра с чтением повезет и оценку он домой принесет хорошую.

Ничего, как-нибудь выправится. Обязательно.

Оля тихо вышла из комнаты, чтобы не мешать.

По большому счету все хорошо. Никита поправляется. Изольду больше не обижает. Папа готовит к изданию поэтический сборник. На работе все в порядке.

Только чувство несчастья не проходит. Обосновалось внутри. С ним просыпаешься, умываешься, кушаешь, делаешь дела, ложишься спать. Живешь.

* * *

Отец и сын Батюшко лепили пельмени. Это тоже была одна из немногих традиций, оставшихся с тех времен, когда семья состояла из трех человек. Тесто традиционно делал Дэн, а фарш находился в ведении Валентина Денисовича. Пельмени у двух хирургов выходили образцово-показательные, ровные, аккуратные. Но все же можно было безошибочно определить, какие вышли из-под рук отца, а какие — сына.

За лепкой они разговаривали на свои излюбленные профессиональные темы, и, лишь когда процесс был завершен, беседа вдруг приняла другое направление.

— Дениска, а что же ты меня обманул? — Валентин Денисович пристроил последний противень, уставленный ровными рядами пельменей, на балкон.

— В чем же это? — Денис вытирал руки.

— Говорил, что не халтуришь, что тобой довольны. А на деле…

Полотенце замерло в руках Дэна. И потом медленно было отправлено на крючок, а Денис так же медленно опустился на табурет. И молчал. Ни одно слово, что можно было сказать, не казалось правильным. Потому что отец прав. Денис схалтурил, еще как. И о каком довольстве может идти речь, если…

— Зачем ты так, Денис? — Валентин Денисович по-прежнему стоял возле балконной двери. — Зачем ты так с девочкой? И с ребенком? Не в том же дело, что это Генкины ребятишки, а вообще… — Батюшко-старший неопределенно махнул рукой.

Ну нельзя же все время молчать. Раз отец завел этот разговор, надо что-то ответить. Но что? Что?!

— Я не думал, что так получится. Я не хотел. Не планировал. Я не…

Как же жалко это звучит. Как оправдание. Оправдание тому, чему оправдания нет. Денис уперся лбом в сомкнутые в замок руки. Спустя несколько секунд его головы коснулась отцова ладонь.

— Ну ладно, что уж теперь… По пятьдесят грамм, Диня?

— Давай лучше чаю. С лимоном.

Он остался в родительском доме на ночь. Мотивировал тем, что устал и не хочет тащиться сорок минут по темноте. Отец только обрадовался такому повороту событий.

А причина была на самом деле в другом. С недавних пор Дэну не хотелось возвращаться домой. Там холодная квартира и молчащие окна. И единственное, что там живет, — воспоминания и чувство вины.

Воспоминания о том, как тепло, оказывается, засыпать, когда о твое плечо трутся носом. И как приятно просыпаться и видеть перед глазами светлую челку, упавшую на нос. И хоть раз бы еще приготовить с утра омлет на двоих. И футболку увидеть… свою на ней.

Что Денис тогда решил? Что Оля сильная девочка, что справится? Наверное, хотя лучше не думать, чего это ей будет стоить. А сам-то он справляется? Пока не похоже.