Батурино – гнездо родное - [59]
Андрей продолжает писать стихи. Он совершенствуется в рисовании, пишет акварельные портреты. Один из них – архимандрита Дмитрия (Муретова), очень удачен. Он, отлитографированный, получает распространение.
Так проходит жизнь Андрея Ивановича Капустина в Киеве. Учеба в Академии, творчество, беседы со старцами, паломнические хождения по Киеву, дружба с профессором философии Петром Семеновичем Авсеневым – человеком с монашеским складом ума.
Время движется незаметно… И вот наступает 1843 год. Киевская Духовная Академия закончена. Состоялся торжественный выпуск-прощание академистов, на котором присутствовал Митрополит Филарет (Амфитеатров). Андрей патетически восклицает: «Мы кончили жизнь школы; теперь открывается нам школа жизни, школа трудная и нам неизвестная»… Он вступает в самостоятельную жизнь… «Что день грядущий нам готовит?»..
Самостоятельная жизнь Андрея Ивановича Капустина начинается с предложения ему от начальствующих в Академии – остаться в Киеве и занять должность учителя немецкого языка. Он, не раздумывая, принимает предложение и становится преподавателем. Работа ему знакома. 25-го октября 1849 года он впервые входит в аудиторию, приветствует учащихся. Приступает к ведению урока… Начало положено.
В то время Андрей, молодой человек, ему исполнилось 26-ть лет, знакомится с шестнадцатилетней девушкой, дочерью протоиерея Якова Подгурского, живущего в городе Умани. Имя девицы – Надежда. Она хороша собой, воспитана, закончила один из петербургских пансионов, в совершенстве владеет французским языком, умна. Живет она в доме своего дяди – бакалавра Академии Давида Александровича Подгурского, в котором по вечерам собирается общество академических и семинарских профессоров. Ведутся беседы, не всегда академические, звучат шутки, смех, пение романсов, предлагается угощение, чай.
Андрей Иванович Капустин вместе со своим старым товарищем Серафимом Серафимовым и новым знакомым, профессором киевской семинарии Александром Ивановичем Тюменевым, остоумным балагуром, присутствует на этих вечерах. Он сидит и молча смотрит на Наденьку Подгурскую, слышит ее смех, видит влажный блеск ее красивых глаз, вздыхает и думает, что, может быть, она могла бы стать его избранницей, супругой, профессоршей, матерью его детей. Может быть… Но в то же время он видит и чувствует, что и Серафимову, и Тюменеву Наденька не безразлична. Они тоже оказывают ей внимание. Весельчак, острослов Тюменев – большее, а сдержанный Серафимов – меньшее. Но кто знает женское сердце?
Летом 1844 года Капустин, Серафимов и Тюменев гостили в Одессе у Архиепископа Херсонского Гавриила, жили в его архиерейском доме… Возвращаясь в Киев, они проезжали мимо Умани и решили наведаться к протоиерею Якову Подгурскому, у которого в те дни находилась его дочь Наденька.
Она встретила приезжих радушно. А молодые люди, все трое, сделали Надежде Яковлевне предложение о замужестве… Она смутилась. Стояла, не поднимая глаз. Не знала на что решиться. Пролепетала: « Я спрошу папеньку», – и выбежала вон.
Яков Александрович посоветовался с братом, подумал сам и рекомендовал дочери выбрать себе в мужья Серафима Серафимова. Что Наденька Подгурская и сделала, отдав ему свою руку и сердце.
Катастрофы не произошло. Андрей Иванович, получив отставку, не обиделся. Он понял, что семейная жизнь – не его стезя. И успокоился, погрузившись в работу в Академии – преподавательскую и научную.
К тому времени, когда Андрей Иванович улаживал свои дела на любовном фронте, принял монашеский постриг профессор философии Петр Семенович Авсенев. В постриге он получил новое имя – Феофан. Может быть тогда Андрей Иванович понял, что монашество это и его путь?
А любовь к Надежде Яковлевне Подгурской была более платонической, чем чувственной. Более духовной, чем плотской. Такую любовь переживают в юношеском возрасте, видя в предмете любви идеал, ставя его на пьедестал, чтобы молиться на него, а не вожделеть.
Любовь была да миновала. И надо жить дальше. Делать свой выбор. И Андрей Иванович, следуя примеру своего дяди архимандрита Ионы, и ближайшего – профессора Авсенева, решает принять монашеский постриг, стать монахом. О своем решении он пишет отцу и матери и отсылает свое послание в Батурино. С волнением ждет родительского ответа.
Отец Иоанн и матушка Мария, получив письмо сына, присели в горнице за стол. Отец Иоанн вскрыл послание и прочитал его вслух. Мария Григорьевна сидела, слушала новость, полученную от сына, и ее материнское сердце трепетало от любви и жалости к сыну. Она понимала, что он уходит от нее. И того Андрюши, которой радовался материнским пряничкам, для нее уже не будет. Хотя уже и сейчас, возмужавший, ученый Андрей, стал другим. А теперь-то и того более – монах. Она слушала чтение письма и слезы катились у нее из глаз. Она плакала…
– Ну, мать, – закончив чтение письма, сказал отец Иоанн, – станем писать свое родительское благословение Андрюшеньке на новый путь, на новые труды. Спаси и сохрани его, милосердный Господи!..
За окном стояла январская ночь. Темнело звездное небо. Отец Иоанн, сидя за столом возле светильника, окунал гусиное перо в чернильницу и выводил на бумажном листе ответное послание сыну Андрею. Он старательно писал:
Книга «Жизнь прожить – не поле перейти» – продолжение серии книг – «Храм на холме», «Богородица на стекле». В ней рассказывается о Новокузнецком храме во имя мученика Иоанна Воина. На стекле этого храма осенью 2000 года проявился образ Божией Матери. На основании этого образа написана икона, названная «Чаша терпения». В храм приезжают отовсюду люди, получившие духовные заболевания, вследствие лечения у колдунов, занятий магией, парапсихологией, гаданием, космоэнергетикой и прочим. Книга предназначена для всех,написана доступным языком, в ней собраны реальные рассказы людей из жизни.
Повесть Посвящается Елизавете Сарычевой – бабушке Николая Сергеевича Сарычева, который спас икону Казанской Божией Матери. Которая после ее реставрации замироточила и была передана в храм. Реальная история.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.