Банк. Том 2 - [89]
Через пять минут потихоньку выведенный в меню сотовый выдал из себя один из образцов звонка и гость, извинившись перед хозяином, вышел во двор, сказав, что ему надо поговорить с бабой. Кстати, он совсем не врал, докладывал он действительно бабе, которая недавно посоветовала ему взять в оборот водителей и дворников. Ох, и права же она была, эти крендели точно все знают, что оно где творится! Через десять минут доклад о доме с трансформаторами суммарной мощностью в 600 киловатт уже был в Москве…
На самолете, вылетевшем через несколько часов из Парижа в Москву, детальные объявления делались только на двух языках, а на английском говорили только самое необходимое. AirFrance — усмехнулся про себя Николай. Неужто это вековая обида за Столетнюю войну? Или зависть к тому, что империя, над которой никогда не заходит солнце, была британской, а не французской? Впрочем, у Франции и своих колоний в разных частях света было полно, и солнце, скорее всего, не заходило и над ней, но у Англии территорий было все же намного больше… Скорее всего, виновата банальная зависть, для которой, кстати, и причин-то не осталось. Колоний не осталось ни у кого, а формальное руководство английской королевы над бывшими колониями является чисто номинальным… Пожалуй, дело таки в зависти, хотя для ее проявления в данном случае есть только один видимый пунктик — язык. А вот у нас с Польшей… Это случай хронический и неизлечимый, причем отнюдь не с нашей стороны… Николай читал какое-то историческое исследование о том, что в Средние Века практически во всех странах дворяне составляли около одного процента населения, не больше. Исключений было только два — Испания и Польша. Если Испания очень удачно выпихивала своих лишних донов в Америку грабить индейцев, то Польше с восточными «индейцами» совсем не повезло, они совсем не пожелали приобщиться к «европейским ценностям»… То Иван Сусанин войска в болото заведет, то монахи, очень хорошо владеющие не только духовным, но и мирским оружием, десятка три приступов от Троице-Сергиевой Лавры отобьют. Да еще при этом на вылазках или скот в крепость угонят, или, скажем, обоз с несколькими пудами пороха под носом у осаждающих провезут. Хотя ситуация там была очень даже не сахар, но ведь выстояли же… А Польша не только скукожилась от своего состояния «от моря до моря», но и подверглась после этого нескольким разделам. Казалось бы, дела давно минувших дней, но! Если на inosmi.ru почитать переводы статей польской прессы о России, то создается такое впечатление, что это все произошло, если и не вчера, то максимум год назад. Мы-то вспоминаем былое при случае, а они — постоянно и маниакально. Орут все время про то, что их Молотов с Риббентропом поделили, при этом не слишком отягощая себя воспоминаниями про то, что сами себе Тешинскую Силезию до этого на пару с Гитлером от Чехословакии оттяпали. Если вспомнить первый фильм из серии «Звездные Войны», там, где в начале кино одна немаленькая рыба заглатывается второй, побольше, а затем и вторая рыба заглатывается еще большей третьей… Польша была всего лишь второй рыбой, а до третьей по размерам не доросла… Но гонору там не то, что на третью, а вообще на шестую, если не седьмую рыбу. Да и само слово «гонор», которое по-польски означает «честь», в русском языке обозначает… ну, очень мягко говоря, многократное превышение глупой заносчивости над своими реальными возможностями — черта очень даже польская, история не даст соврать. Поделили их, бедненьких, а нам чего — дохнуть!? Когда англичане с французами скармливали Чехословакию, чтобы «умиротворить», а, вернее, приблизить агрессора к России, и увеличить его производственную базу, что нам еще оставалось делать? Только, безусловно понимая, с кем имеем дело, выторговывать себе пару лет мира. Оно и было видно, как именно французы рвались помогать Польше — сидели на линии Мажино и жопы не поднимали… Да, мы очень полезно подвинули границу подальше на Запад, не дожидаясь очередного англо-французского «умиротворения». Гитлер, вон, даже из под Бреста практически до Москвы дошел! А задари ему всю Польшу, то, не исключено, и вошел бы… Да и насчет педалируемой ими Катыни… Только то, что ее нашли немцы, уже не вызывает доверия. А даже если это сделали и наши… Когда поляки уморили голодом в гражданскую где-то вдвое больше захваченных ими красноармейцев — это ж были красные, не люди, так, быдло какое-то… Извинился за это кто? — держи карман шире… А на то, что с поляками потом даже гуманнее обошлись, померли они быстро и без мучений — не хрен жаловаться. Сами, небось, своим дурацким гонором и напросились… С учетом нестандартного процента шляхты в населении от них не сильно убыло, эвона, сколько там гонористых газетных писак осталось! Николай усмехнулся цинизму собственных мыслей, который, однако, имел под собой очень нешуточные основания. А почему, собственно, мы в чем-то там должны каяться, даже если это и мы? Да не пошли бы они все нах**! Англия вон Ирландию третями населения истребляла и никаких раскаяний. И не только в Средние Века таким занималась — мау-мау уже после войны те же англичане вовсю геноцидили, наверняка больше десятка тысяч, а некоторые считают, что и полсотни. А уж что было пораньше — не пересказать… Да и американцы почти всех индейцев перебили, да по резервациям разогнали, что осталось. При этом никаких там покаяний… Чего мы — рыжие, что-ли? А ну их всех! Стоило нам спасать от взрыва Краков и отдавать несколько сот километров балтийского побережья? Хорошими делами — прославиться нельзя, их забывают, зато всякое застарелое дерьмо с наслаждением ворочают палкой десятилетиями, чтобы не засохло и посильнее воняло. Правда, провоняется им, прежде всего, сам ворочающий, но какое это имеет значение, когда в Россию хоть и ослабевший запах, но слегка залетит? Но, по сравнению с кое-кем, поляки еще даже что-то из себя представляют… Не в первый раз Николай с усмешкой и недоумением подумал о трех мелких злых антироссийских нациях на Балтике, уже где-то на четверть, если не на треть разбежавшимся по европам сантехниками и прочими ассенизаторами. И они еще маниакально считают, что их полезут завоевывать? Да кому ж вы нахрен сдались-то? До Питера, конечно, от них подлетное время небольшое, но он и с моря достижим хорошо, его не перекроешь, а до Москвы — расстояние не настолько сократилось, чтобы сильно нервничать… А разместят у себя какой более-менее приличный сухопутный контингент — тактического ядерного оружия в третью мировую, которая начнется после его задействования, всяко хватит для ликвидации, туда ведь тоже лететь недалеко… Бабло из НАТО выбивают, что ли? А те и дают, поди… В который раз вспомнив бессмертные слова о бесконечности Вселенной и глупости, причем сомнения в бесконечности имелись только насчет Вселенной, Николай вздохнул и быстро провалился в сон, благо, болтовня объявлений недавно закончилась. Не пропадавший после армии безошибочный инстинкт говорил ему, что требуется поспать дополнительно, так как скучно ему не будет. Практика показала, что инстинкт не обманул его и в этот раз…
Это и роман о специфической области банковского дела, и роман о любви, и роман о России и русских, и роман о разведке и старых разведчиках, роман о преступлениях, и роман, в котором герои вовсю рассматривают и обсуждают устройство мира, его прошлое, настоящее и будущее… И, конечно, это роман о профессионалах, на которых тихо, незаметно и ежедневно держится этот самый мир…
Роман о реально существующей научной теории, о ее носителе и событиях происходящих благодаря неординарному мышлению героев произведения. Многие происшествия взяты из жизни и списаны с существующих людей.
Маленькие, трогательные истории, наполненные светом, теплом и легкой грустью. Они разбудят память о твоем бессмертии, заставят достать крылья из старого сундука, стряхнуть с них пыль и взмыть навстречу свежему ветру, счастью и мечтам.
Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.