Банк - [71]

Шрифт
Интервал

— Дитя любви Версаля и Филиппа Старка[50], — сказала Женщина с Шарфом полузавистливо, полупрезрительно.

Остальные ощущали, пожалуй, то же самое. С одной стороны, непомерное богатство и откровенный, ярый материализм, будораживший жажду накопительства, вселяли священный трепет, но в то же время в душе нарастала неловкость — какая-нибудь подушка с кисточками стоила здесь как два чека на оплату социальных нужд, а предполагаемый подлинник Моне мог дать фору собственному капиталу небольшого африканского государства.

Мы блуждали в лабиринте комнат, пока Пессимист не привел нас в темное помещение, где было заметно холоднее. Он щелкнул выключателем, и у нас захватило дух: построенная в виде башни, комната оказалась самым большим винным погребом, который я когда-либо видел и вообще мог вообразить. Бутылки поблескивали повсюду — нас окружали сплошные полки, ярусами поднимавшиеся до едва различимого далеко вверху потолка.

— Хоть и бывал я здесь раньше, меня все равно сюда тянет, — сообщил Пессимист, в прямом и переносном смысле положа руку на сердце. — Как вы догадываетесь, дешевого вина тут нет. Наверняка в этой коллекции сыщется своя жемчужина — бутылочка ценой тысяч в двадцать…

— Иисусе, — выдохнул я, запрокидывая голову.

В коридоре послышался шум. Мы поспешно выключили свет и вылетели из комнаты, но тревога оказалась ложной: одна из горничных смахивала метелкой пыль с инкрустированного драгоценными камнями гонга и безразлично взглянула на торопливо протрусивших мимо гостей хозяина.

Вернувшись в сад, мы взяли еще пива и нашли укромный уголок, откуда можно было без помех разглядывать собравшихся. Над куртиной роз Волокита-Генеральный убалтывал Полностью Некомпетентную Секретаршу в дурацкой широкополой панаме; лицо Секретарши было пунцовым от обильных возлияний охлажденным вином. Позади них Чайльд Гарольдом торчал Британский Чокнутый, мелкими глотками попивая бренди.

Женщина с Шарфом потянула меня за локоть:

— Слушай, я не для того пришла, чтобы сидеть в углу. Пошли, пообщаемся с народом.

Я все еще стеснялся своих шлепанцев, но она решительно вытащила меня из тихого убежища.

— Счастливого пути, — фыркнул Пессимист.

Не успел я запротестовать, как Женщина с Шарфом направилась к Британскому Чокнутому, который нахмурился при ее приближении. Я нервно улыбнулся:

— Здравствуйте! — И протянул руку. Он с видимой неохотой чуть прикоснулся к ней пальцами.

— Здравствуйте.

Я представил Женщину с Шарфом:

— Моя девушка.

Британский Чокнутый даже не взглянул на нее.

— Очень приятно.

— Вы… э-э-э… здесь уже давно?

— Слишком давно.

— Э-э… Как вам здесь нравится?

— Не особенно.

— O-o…

После неловкой паузы босс пренебрежительно уронил:

— Интересный выбор обуви.

— В приглашении разрешалось одеться неформально, — забормотал я, залившись краской. — Видимо, я неправильно понял…

Британский Чокнутый на меня не смотрел — его взгляд блуждал по саду. Видимо, начальник обдумывал план бегства.

— Надеюсь, расчеты будут готовы к понедельнику?

— Конечно.

— Странно. Для этого вы должны быть не здесь, а в офисе.

— Но мне казалось, несколько часов не могут повредить…

— Ну-ну. Тогда до свидания.

И отошел. Мы смотрели, как он широкими шагами спешит к Снежной Королеве — поухаживать. Женщина с Шарфом недоверчиво покачала головой:

— Неслыханно! Ну и скотина!

— Да, — пожал я плечами. — Вот такой у нас Британский Чокнутый.

Я хотел вернуться к Пессимисту, но Женщина с Шарфом потащила меня в самую гущу собравшихся.

— Не так быстро. Давай еще пообщаемся с вашими мегаломаньяками.

— Зачем? Точно такие же козлы, изготовлены по одной отливке.

Но она упорно тянула меня за руку.

— Зря ты напрягся насчет шлепанцев. Пойдем! Мне это полезно, в смысле просвещения.

— По-моему, неудачная мысль.

Она выпятила нижнюю губу:

— А для чего ты меня сюда привел?

— Ты сама напросилась! — не выдержал я.

Она поморщилась:

— Ну что ты комплексуешь из-за ерунды, как баба!

От этих слов во мне словно что-то щелкнуло. На нас уже поглядывали, но налетевший гнев оказался сильнее.

— Зато ты у нас настоящий мужик! Стоишь тут, говном исходишь, хотя сама решила сюда прийти, сама собралась в аспирантуру, сама уходишь от наших отношений!..

Ее глаза изумленно расширились.

— Значит, я говном исхожу? Ушам не верю!

— Прости, я не так сказал, я не это имел в виду…

— Да пошел ты, — разъяренно бросила Женщина с Шарфом, гневно вышла из садика и исчезла за скульптурно обстриженными кустами.

Я хотел ее догнать, но решил немного выждать — нам обоим требовалось остыть, — и вернулся к Пессимисту, нагло хлебавшему мое пиво.

— Где же твоя новая пассия?

— Понятия не имею.

— А у тебя есть подход к женщинам, Мямлик!

— И не говори…

Я направился к бару за новой выпивкой и умудрился подойти к стойке одновременно с Самой Холодной Рыбой в Пруду, который наливал себе «Корону». Он был заметно пьян и опасно покачивался, уминая гамбургер.

— Прив-вет, — выговорил он между глотками пива.

— Здравствуйте, — сказал я, коротко кивнув.

— Как любезно с твоей стороны почтить вниманием наш сабантуй! Хотя у тебя, наверное, не было выбора, а?

Рыба залился визгливым смехом и стер с подбородка каплю кетчупа. Когда он отсмеялся, я посмотрел поверх его плеча и увидел, что в окрестностях бродят лишь двое гостей — у бассейна отирался Блудный Сын с какой-то юбкой, видимо, его пассией. Блудный Сын поймал мой взгляд и восторженно показал большой палец.


Рекомендуем почитать
Метелло

Без аннотации В историческом романе Васко Пратолини (1913–1991) «Метелло» показано развитие и становление сознания итальянского рабочего класса. В центре романа — молодой рабочий паренек Метелло Салани. Рассказ о годах его юности и составляет сюжетную основу книги. Характер формируется в трудной борьбе, и юноша проявляет качества, позволившие ему стать рабочим вожаком, — природный ум, великодушие, сознание целей, во имя которых он борется. Образ Метелло символичен — он олицетворяет формирование самосознания итальянских рабочих в начале XX века.


Волчьи ночи

В романе передаётся «магия» родного писателю Прекмурья с его прекрасной и могучей природой, древними преданиями и силами, не доступными пониманию современного человека, мучающегося от собственной неудовлетворенности и отсутствия прочных ориентиров.


«... И места, в которых мы бывали»

Книга воспоминаний геолога Л. Г. Прожогина рассказывает о полной романтики и приключений работе геологов-поисковиков в сибирской тайге.


Тетрадь кенгуру

Впервые на русском – последний роман всемирно знаменитого «исследователя психологии души, певца человеческого отчуждения» («Вечерняя Москва»), «высшее достижение всей жизни и творчества японского мастера» («Бостон глоуб»). Однажды утром рассказчик обнаруживает, что его ноги покрылись ростками дайкона (японский белый редис). Доктор посылает его лечиться на курорт Долина ада, славящийся горячими серными источниками, и наш герой отправляется в путь на самобеглой больничной койке, словно выкатившейся с конверта пинк-флойдовского альбома «A Momentary Lapse of Reason»…


Они были не одни

Без аннотации.В романе «Они были не одни» разоблачается антинародная политика помещиков в 30-е гг., показано пробуждение революционного сознания албанского крестьянства под влиянием коммунистической партии. В этом произведении заметно влияние Л. Н. Толстого, М. Горького.


Книга Эбинзера Ле Паж

«Отныне Гернси увековечен в монументальном портрете, который, безусловно, станет классическим памятником острова». Слова эти принадлежат известному английскому прозаику Джону Фаулсу и взяты из его предисловия к книге Д. Эдвардса «Эбинизер Лe Паж», первому и единственному роману, написанному гернсийцем об острове Гернси. Среди всех островов, расположенных в проливе Ла-Манш, Гернси — второй по величине. Книга о Гернси была издана в 1981 году, спустя пять лет после смерти её автора Джералда Эдвардса, который родился и вырос на острове.Годы детства и юности послужили для Д.