Банджо-блюз - [8]

Но он завязал с нравоучениями. Митос отослал большинство мужчин из кухни. Остались Рашид и Фарук, который был главарём. Женщины помогали, подогревая воду на плите. Сколько он помнил, женщины всегда этим занимались. Задолго до того как подтвердилось, что это приносит пользу, они кипятили воду в бесчисленных котлах на открытом огне, когда недоставало рук.

– У него пулевое ранение, – озвучил Фарук очевидное, – ты сделаешь для него всё возможное?

– Да, – ответил Митос.

– Хорошо. Он молодой дурень, но он брат моей жены, и она его любит, – Фарук держал в руках что-то завёрнутое в тряпицу, и он вручил это Митосу, – спасибо тебе, доктор Гуттман.

Когда он вышел, Митос развернул вещицу. Это оказалась небольшая, но очень искусно сделанная чаша. Митос поднёс её к свету.

– Это что-нибудь ценное? – спросил Рашид.

– Святой Грааль, – ответил Митос мечтательно, – чаша, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа. – Рашид явно не смотрел «Индиану Джонса». – Это шутка. Она персидская, на тысячу лет старше, чем Христос. Красивая вещь, но не особо ценная.

Он нагло лгал: чаша была золотой, инкрустированной рубинами, просящейся в музей и более чем покрывавшей расходы в тридцать долларов и трату лекарств, но не стоит давать знать повстанцам, что они переплачивают. У Митоса была однажды чаша, похожая на эту, подарок одного из Птолемеев. Он завернул вещицу в тряпку и спрятал подальше в сумку прежде, чем подойти посмотреть на раненого.

Совсем ещё мальчишка: безбородое лицо и длинные, как у девушки, ресницы. Он был полностью раздет, если не считать перевязку, закрывавшую нижнюю часть живота, и ради приличия прикрыт простынёй. Митос осторожно размотал бинты, и Рашид, побледнев, отвернулся.

Рана оказалась свежей, что было плюсом, но очень тяжёлой. Если бы теперь в мире не существовало антибиотиков, мальчишку можно было бы считать трупом. Но даже с ними он бы не стал делать прогнозов. Старшая дочь Рашида заварила чай и отнесла его остальным мужчинам, младшая вымыла руки и ассистировала при операции.

Она была хороша: не сильна физически, но расторопна, ловка, схватывала всё на лету и обладала крепким желудком. Митос мог бы сделать из неё хирурга, или ей самой следовало получить какое-нибудь образование. Девочка была слишком умной, чтобы стать очередной правоверной мусульманкой, растящей сыновей в жертву войне, и дочерей, которые, как и она, займут место у кухонной плиты.

Но она не была его дочерью, и Митос знал, что лучше не вмешиваться. Если бы она сама хотела другой участи, то ещё был бы смысл, но он не думал, что она несчастна. Не стоит делать её такой только ради очистки собственной совести.

На то, чтобы извлечь пулю и наложить швы, ушло четыре часа, четыре душных часа в свете масляных ламп, когда глаза уже слезятся от их дыма, а пальцы начинают неметь от напряжения. Если бы он был смертным, то наверное потерял бы сознание под конец, но вместо этого Митос вытер лицо о рукав и отпил кофе, который старшая дочь сварила для него.

Мальчишка выживет. Митос пробыл рядом с ним, пока тот не начал приходить в сознание. К тому моменту уже почти рассвело, и воздух на улице стал свеж и прохладен. В какой-то момент ему показалось, что он ощутил еле уловимое присутствие другого бессмертного. Могло просто почудиться из-за усталости. Насколько он знал, сейчас они с Маклаудом были единственными бессмертными в Кабуле, где, к примеру, какая-нибудь растяжка может доставить кучу неприятных моментов, даже если не убьёт. У остальных, видимо, было больше здравого смысла, чтобы не соваться сюда.

Кто бы это ни был – если вообще кто-то был, – он ушёл. Не охотник, по крайней мере, не охотится сегодня, и Митос тоже не собирался. Он вернулся к себе и проспал полтора часа, прежде чем пришлось вернуться в лагерь. Среди практикующих медиков широко известен тот факт, что чем меньше ты спал ночью, тем более загруженным окажешься днём. Митос принимал пациентов девять часов и, улучив момент, удрал из палатки, прежде чем его успели заставить делать это на протяжении ещё девяти часов. Глаза уже были в кучку, а колени ломило от необходимости подолгу стоять. Он сел на землю и закурил одну из тех сигарет, что стрельнул у солдата из Вирджинии вместе с зажигалкой. Турецкий табак, попавший в Афганистан через Ричмонд. Митос не курил несколько десятилетий, но сейчас это отлично вписывалось в образ Ганса Питера Гуттмана, врача и наркодиллера. В книгах плохие парни всегда курят, особенно врачи.

Он закрыл глаза и задремал, позабыв о недокуренной сигарете, которую держал в руке, когда почувствовал, что на него кто-то смотрит, кто-то смертный. Инстинкты – полезная штука. Митос не открыл глаз, и человек подошёл поближе. Значит, Джо. В нескольких сантиметрах от его правой руки на землю опустилось что-то увесистое. По звуку стало понятно, что бутылка. Митос не глядя взял её и посмотрел на Джо.

В пластиковой, прохладной на ощупь бутылке отказалась вода. Открутив крышку, он с удовольствием отпил.

– Выбрось её, пока не поджёг себя, – посоветовал Джо, и Митос затушил сигарету.

– Пожалуйста, не говори, что тебе нужна медпомощь в каком-нибудь деликатном вопросе, – предположил Митос.