Bambini di Praga 1947 - [65]

Голос Винди разносился над кислотными испарениями.

— Лишь ты один из лучших всех поэтов восславил чешский луг, и в Пантеон муз ты, Ярослав, вступил с другими наравне. Ныне ведут твои следы к вершинам вечной славы… хоть в беспрерывной суете сиюминутной мишурою ослеплен наш взгляд… но с каждой вновь весною сад покрывает цвет, а дух от хаоса стихии воспаряет к гармонии…

Винди снял шапку, волосы у него были густые, как папаха. А голова такая большая, что любую шапку ему приходилось сзади надрезать ножницами и закалывать английской булавкой. Передовой рабочий вышел из бытовки, выплевывая кусочки зельца, которые застряли у него в дырявых зубах, и зашагал по настилу вдоль корыт, проходя сквозь зеленоватые испарения. И когда он миновал склад бутылей, его штаны и спецовку лизали зеленоватые язычки, огоньки пара.

Рельсы как раз переходили председатель завкома, профорг и человек в английском костюме, который успел уже надеть кепку.

— Это секретарь ЦК профсоюза, — представил его председатель завкома.

— Такой занятой человек, а выкроил время, чтобы встретиться с вами, — сообщил профорг.

— Послушайте, я с огорчением узнал, что вы не согласны с решением о том, чтобы приблизиться к социализму, — проговорил секретарь и жестом, подсмотренным им в «Великом гражданине», надвинул кепку пониже на лоб. — Если бы об этом узнал автор «Алого зарева над Кладно», то что бы он сказал?

— Вот как? — отозвался Молочник и поднял пустую кружку. — Что бы он сказал, когда вы тут нас заставляете выполнять нормы, которые с нами в надлежащем порядке не обсуждались? Тонда был бы на нашей стороне! Я был еще мальчишкой, когда он играл на гармошке вместе с моим отцом, а по вечерам учил рабочих никогда не сдаваться!

Секретарь отвернулся, сделал два шага, опустил руку в воду аквариума и смочил ею, как святой водой, себе виски. А потом спросил зачарованно:

— На какой еще гармошке?

— На аккордеоне, — ответил Молочник, — он с моим отцом любил пропустить в кабаке по рюмочке. Потому что Тонда был и остается живым человеком.

Секретарь вытащил из пальцев Священника карту, посмотрел на нее и сказал:

— Так нельзя говорить, этим вы подыгрываете агрессорам. Я слышал, как вы правильно сказали, когда снимались в кино, что истекающая кровью Корея нуждается в нашем оружии… но что я слышу теперь?

— То же самое, — загремел Молочник, — что слышали профорг и вот еще председатель завкома. Вы обращаетесь с нами, как с маленькими мальчиками, а это нарушение партийной морали! Куда же мы идем? — кричал Молочник и колотил кружкой по болванке.

Секретарь глянул на своих сопровождающих, потом опять шагнул вперед, оперся на аквариум, с интересом осмотрел красных и золотых рыбок, обернулся и произнес устало:

— Такое поведение недопустимо, вы не имеете права перечить и не подчиняться решениям правительства.

— Знаешь что, товарищ, обратись-ка ты с этим к товарищам Кроснаржу[16] и Запотоцкому, они всегда учили, что те, кто наверху, должны слушать нас, тех, кто внизу. Лицом к массам, так ведь, да? — сказал Молочник, размахивая рукой и поворачиваясь за подтверждением своих слов ко всем шлифовщикам по очереди.

Советник юстиции вскочил на край корыта, сжимая в руках четыре кабеля от подъемника; аккуратно переставляя белые ноги, которые торчали из оборванных штанин комбинезона, он шагал следом за зеленой бутылью с соляной кислотой, бутыль в сетчатой железной люльке возносилась высоко-высоко и походила на зеленую луну. Когда он увидел передового рабочего, то качнулся на краю корыта, точно канатоходец, однако же продолжил свой путь… и нажал на кнопку, и подъемник остановился.

Передовой рабочий кивнул.

— Здорово у вас сегодня получается, — сказал рабочий.

— Стараюсь, — ответил советник юстиции.

И Винди положил поперек корыта железный прут и поднял руку, а советник юстиции нажал на кнопку, на нужную кнопку, и бутыль поплыла вниз. Винди так и держал руку поднятой, и только когда бутыль коснулась прута и начала наклоняться, Винди вытащил затычку из горлышка, и бутыль принялась толчками выпускать из себя зеленоватую едкую жидкость, и посудина клонилась все ниже, вот она уже почти достигла горизонтального положения… вот горлышко оказалось ниже железного прута.

— Но это же подыгрывание нашим реакционерам! — сказал секретарь. — Из Кладно нам сообщили, что владелец пекарен подарил дочери на свадьбу миллион. Я вас спрашиваю, откуда у него миллион, если все мы начинали с пятью сотнями в кармане?

— Пальцем в небо, товарищ. Этого пекаря пожирает эпоха, он мог продать дом, поля, у него могли быть бриллианты, дукаты… ладно, парни, с меня хватит! — И Молочник воздел кверху кружку. — Хватит! Товарищ секретарь, вот стоят наш профорг и наш предзавкома, оформите с ними повышение нормы так, как положено. Пускай к нам сюда придет заводской экономист и хорошенько обсудит с нами это повышение. Вы, может, и не знаете, зато я знаю, как правильно и по-партийному следует подходить к делу. Мы прекрасно понимаем, чего хочет от нас правительство… ладно, парни, довольно, пошли пить пиво, пока нам с этим секретарем говорить не о чем.

И он воздел кружку и первым тронулся с места, шлифовщики шагали за ним, оглядываясь по сторонам, а Молочник сказал режиссеру, который как раз садился в грузовик: