Баллада об ушедших на задание. Дот - [20]

- Бей! - закричал Страшных.

- Но ты же видишь…

- Бей, сопля! Может, он в спину хорошо стреляет.

«МГ» коротко застучал. Ничего не изменилось, только водитель еще энергичней замахал руками. Залогин ударил еще раз, более щедро. И опять ничего не изменилось, хотя бензовоз, словно уступая дорогу, отвернул в сторону и ткнулся в кювет. Но, когда проезжали мимо, Страшных успел заметить, что шофер уже мертв. А потом их швырнуло вперед горячей взрывной волной, вбило в кусты. Чудом не перевернулись.

И началось.

Пули защелкали вокруг, срезая ветви; кусты хлестали по лицам. Страшных не успел сбросить скорость, отвернул один раз, другой, через третий куст промчался насквозь и затем еще через один. Это его обмануло. Он решил, что прорвется напролом - и мощность, и масса мотоцикла были подходящие, - повел машину почти прямо, и они тут же застряли. Пока выбрались да оттащили мотоцикл, пули дважды продырявили коляску. «Шабаш», - крикнул Тимофей и показал на небольшую выемку. Мотоцикл в ней скрылся лишь наполовину; впрочем, большего и не требовалось. Пограничники легли вокруг.

Яма была сырой. Страшных выключил мотор, однако, услышав от Тимофея. «Пусть работает», - сказал: «Конечно», - и включил его снова, досадуя на свою несообразительность. Впрочем, он тут же отыгрался.

- Хорошо бы этого парня здесь положить, - кивнул Тимофей на узбека. - Только закопать не успеем. Жалко.

- Нет! - отрубил Страшных. Больше ничего не добавил и приготовился защищать свое «нет», уж больно категорически оно прозвучало, но с ним не спорили. Конечно, убитый был обузой, и таскать его за собой было не очень разумно. Однако Ромкина интонация убедила без аргументов. Все поняли, что убитый заслужил настоящих похорон с душевной надписью над могилой. Он прав, решил Тимофей, и кивнул.

- Послушайте, - сказал Герка, - мне это место не нравится. Здесь сыро. Мы в два счета простудимся. А летний грипп, это ведь такай пакость - хуже не бывает.

- Ладно, не нервничай, - сказал Тимофей, - они еще не вошли в орешник. И еще сами не знают - будут ли входить.

Совсем недалеко от них над верхушками кустов низко и лениво клубился тяжелый дым от горящего бензовоза. Выстрелы поредели. Оно и понятно: хоть как разбирало немцев, но сколько можно вслепую бить по кустам? Правда, мотоцикл их раззадоривал, колол воздух, как батарея петард.

По знаку Тимофея Страшных плавно убрал газ.

И сразу стихла стрельба.

- Теперь для них загадка, - прошептал Тимофей. - Может, думают, мотоцикл подбили, а может, и еще что.

- Ох, чует мое сердце, - вздохнул Герка, - драпать надо.

- Красноармеец Залогин, здесь не парламент, - оборвал Тимофей.

- Так точно, товарищ командир, не парламент.

- Простовато смотришь на вещи, Гера. А тут психология. Тут если не угадаем, где у них слабое звено…

- Тима, - окликнул Страшных, - слышишь? Мотоциклы вправо покатили. Надо думать, через Дурью балку хотят нам в тыл выйти.

- Все три?

- Похоже. Что им здесь делать…

- Правильный маневр. Все правильно делают, черти. Сейчас в цепь развернутся… - Тимофей затих, слушал. Вдруг встал. - Ну, красноармеец Страшных, на тебя вся Россия смотрит.

- Не дрейфь, комод, - оскалился Ромка. - Вот увидишь: еще сегодня будешь в медсанбате крахмальным бельем хрустеть. Это я тебе говорю. Мое слово.

- Дай-то бог! Мне в медсанбат во как надо! Понял? У меня с этими гадами свои счеты. И если без меня управятся, я себя всю жизнь грызть буду - понял?

- Они пошли! - перебил Залогин.

- Значит, и нам пора.

Они выкатили мотоцикл из ямы. Опять рядом была смерть: пули фыркали в листве, вырывались из кустов и с каким-то падающим звуком исчезали впереди, стучали по веткам. Это стригли автоматы. Немцы вошли в кустарник просторной цепью, и по тому, как то в одном, то в другом месте отзывался выстрелами автомат, было ясно, что взялись они за дело всерьез, что бредень густой - сквозь него не проскочить. Потом где-то сбоку пробубнил несколько выстрелов крупнокалиберный.

Узбек был маленький и при жизни, пожалуй, совсем не занимал места. Но убитый он словно вырос, его тело стало громоздким и каким-то твердым, хотя убило его всего несколько минут назад. Тимофей привалился к нему и закрыл глаза.

Мотоцикл катил не спеша. Об автоматчиках Ромка не думал. Как только немцы вступили в орешник, они лишились возможности следить за пограничниками по шевелению кустов. А слепых пуль бояться - лучше вовсе с печи не слезать. Ромку заботило другое: немецкие мотоциклисты. Сейчас они уже выскочили из балки, добрались до речки - раскладывал он их маршрут - и повернули в объезд орешника. Надеются нас перехватить. Ну-ну! Что они будут делать, когда через две-три минуты упрутся в излучину, в обрыв? А мы как раз из кустов выскочим: здрасьте! Прямо на глазах, но для стрельбы далековато. Им придется потерять еще несколько минут, пока разыщут брод. Жаль, он совсем рядом. Ну ничего, кое-что мы успеем выгадать, решил Ромка, ужасно довольный собой и тем, как все складывалось.

Он сдерживал мотоцикл, пока немцы их не нащупали, пока воздух не заныл от пуль, которые потянулись к ним отовсюду. Даже Тимофей не выдержал и крикнул: «Гони!» - и юн рванул опять напрямик, напролом, не разбирая дороги. Мотор выл и грохотал, Герка то и дело соскакивал, тянул вверх то заднее колесо, то коляску, при этом так таращил глаза от напряжения и так орал, что можно было додумать, будто он идет на побитие мирового рекорда. И Тимофей орал, и Ромка, аж горло заскребло, и так в грохоте и оре они даже не вырвались - вывалились на луг и увидели слева мотоциклистов, ни это было уже не страшно, главное - от облавы оторвались, а с того берега стрелять по ним было совсем не с руки до тех пор, пока немцы не увидят их уже на горке. Но тогда тем более, ищи-свищи, черта с два в них попадешь на таком расстоянии.