Баллада о Розеттском камне - [14]
К ночи мы попрощались. Я хотел уложить ее спать во вселеннолете, но она знаками объяснила, что под деревом в траве гораздо лучше. Тогда я сказал: «Спокойной ночи!» И она ответила: «Но-чи…» Это было седьмое слово, выученное ею за сегодняшний день. Оглянувшись, я увидел, что она показывает крохотному зайцу, моргающему глазами, гелиевые часы, назидательно объясняя, что эта штука нужна для того, чтоб, глядя на нее, говорить: «Знаешь, который час?» А заяц, ошалев от восхищения, по-прежнему моргал глазами. Когда заяц устал восхищаться, они уснули.
А ночью на планету приземлился еще один вселеннолет…
Дэм вызвался лететь на помощь сам. Рассказывать подробно, что же случилось, было некогда, и Дэвл просто попросил его остаться, пока он слетает в Центр управления исследованиями в космическом пространстве и добьется разрешения не уничтожать планету, оставить в космосе Землю.
Все могло бы устроиться хорошо, могло бы… но так бывает только в сказках. Утром Дэм увидел Еву. Она спала. Увидел крохотного, прижавшегося к ней зайца, почти игрушечного… Любовь! Любовь!.. Что же ты делаешь с людьми?! Дэм составил программку и рассчитал расход энергии, необходимой для скачка. Хватало с запасом, и тогда он начал охлаждение Земли. Деревья стонали, горы раскалывались, трава сопротивлялась, и все ж — и все ж! — Земля охлаждалась. Вскоре это был обыкновенный концентрат. Дэвл выбрал не самую близкую, но и не самую удаленную точку искривления пространства. Вселеннолет совершил скачок в считанные секунды. Теперь Дэвл никогда их не найдет — не хватит жизни!
Дэм — Э-дэм — А-дам преступил закон человеческий. Сделал он это из-за любви. Так ли тяжело его преступление? Ведь он никого не убил?! (Из постулатов буддизма:…не возжелай жены ближнего своего…)
Ну, а Ева? Конечно, Дэвл дал ей свою голову, но нельзя забывать, что она была всего-навсего лишь Ева — Евочка — маленькая милая девочка… Часы при консервации уничтожились, и Ева проснулась, ничего не помня из своей старой жизни. И хотя в саду снова выросла яблоня (сад этот назывался теперь Эдем — сад, который построил Дэм), и Ева часто гуляла там, вот только яблоневые бутоны больше не распускались от одного Евиного взгляда, и хрустальные яблоки не созревали в нем, и никогда Ева не смеялась так, как в прошлой жизни, и никого больше не любила так, как когда-то Дэвла, дьявола, — хотя прожила долгую-предолгую жизнь, такую долгую, что увидела и внуков своих, и правнуков своих, и праправнуков… Но счастлива не была, и, когда ее спрашивали, хорошо ли так долго жить, отвечала: «От всего устаешь. Со временем все надоедает». И правнуки, слушая, мотали на ус, и решали жить поменьше, чтобы не устать. И жили все меньше и меньше, пока, наконец, жизнь человеческая не установилась в пределах от 50 до 90 лет. А потом люди и вовсе забыли, что способны жить долго. Так это продолжается и по сей день, так будет продолжаться и дальше, до тех пор, пока кто-нибудь не вспомнит и не захочет жить во всю отпущенную силу, во всю отпущенную жизнь!..
А Ева? Ах, да, Ева… Она больше никого не любила, и никогда больше на этой планете
счастливые часов
не наблюдал и!!!
Других подробностей об этой истории не сохранилось, разве что в легендах разных народов говорится, что бог создал Землю, поселил на ней человека, но более никогда не вмешивался в дела людей.
…Ох, до чего близко сегодня продвинулись звезды! Так близко, что даже голова кружится. А уж моя звезда!.. И тут я увидела… трудно объяснить, но так оно и было: звезда смеялась! Моя звезда смеялась и была точно нежное сияние, окутанное черным облаком…
(— Было обещано про любовь?
— Было.
— Где?
— Вот, только что!
— Нет, было сказано: любовь Леночки с сербом В результате оба исчезли со страниц, будто их не было вообще!
— Что вы имеете в виду под словом «любовь»? Я что, должна их прямо в машине уложить в постель?!
— Зачем же такие крайности? Сначала пусть познакомятся…
— «О, боги, боги мои!..» Ну и положение у меня!
— Взялся за гуж — не говори…
— Назвался груздем — полезай!.. Делать нечего, буду давать текст «в полосочку», несколько страниц я пишу что хочу, несколько страниц — про любовь, про Клеопатру, про серба. Договорились?
— А кто первым заказывает музыку?
— Нет, это уж — ни в какие ворота! Вы понимаете, что вещь у меня называется «Баллада о Розеттском камне», а о камне ни звука, хотя почти половина написана?!
— А кто виноват? Я бы на твоем месте уже давно…
— Тогда я начинаю).
Наступило время рассказать о самом дорогом, о том, что поддерживало меня в трудные минуты. Наступило время начать Балладу о Розеттском камне… Это произошло…
Но тут Луна, плавно скользя, стала спускаться вниз, прямо ко мне. Звезды последовали за ней. Жаль, что никто не видит — с неба спускаются звезды! Если б хоть кто-нибудь вышел на улицу!
(…вдвоем, даже, и с более худшего места, смотреть демонстрацию, пихать друг друга локтем: «Смотри! Видишь?!» и орать: «Ура! Да здравствует!..» — в сто раз лучше, чем одному, даже если и будет видно больше…).
Я с надеждой взглянула вниз, но там!.. Улицы — не было! Дома — не было!! Земля была далеко внизу, а я в ночной рубашке, сидя на подоконнике, поднималась все выше и выше в небо. И конец рубашки, свисавший с подоконника вниз, серебрился мерцающим светом, будто море в последние дни августа — если раздеться и плыть ночью.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.