Баллада о Розеттском камне - [12]

Шрифт
Интервал

— Меня зовут Петер — по-вашему, Петр. А тебя как зовут?

— Что тебе нужно?

— Ты отлично водишь машину, вот я и решил перенять опыт.

— У меня мотор заглох, понятно?!

— Открывай, будем чинить!

— Трос порвался.

— Не понял.

— Железная веревка. Потянешь — открывается капот.

— Что это — капот?

— Где мотор находится.

— У тебя есть… как же это по-вашему?!. Сейчас принесу.

В чемоданчике было полно всего, но трос подцепить не удавалось. Петр, пытаясь вытянуть конец через вентиляционную решетку, ободрал руку. Проступила кровь. Лена — и пусть первым бросит в нее камень тот, кто сам без греха, — повторяла: «Пусть бы этот трос подольше не доставался», — а когда Петр заводил мотор: «Пусть бы этот мотор подольше не заводился». Увы, вскоре все было сделано. «Только бы не заплакать! Только бы…»

Петр продул бензонасос.

— Видела, какая грязь!.. Я заслужил теперь, чтоб ты сказала имя?

— Лена, только знакомиться с тобой я не буду.

— Ты сейчас торопишься. Вот мой телефон, позвони. Я буду ждать.

Эх, Петр! Чего тут ждать? Безнадежно все. Нет надежды на счастье. Нет.

Ну что ж… Любовь! Любовь… Вот математика — логика физики! — вывозит ее на своей спине в королевы естественных наук, а вот Аристотель, уступив просьбам куртизанки, под окнами дома ученика своего, Александра Македонского… Эх, любовь, любовь!.. Давно известно, что влюбленным свойственно совершать подвиги либо каким-то иным способом увековечивать имя предмета своей страсти. Так, по просьбе Джулиано Медичи Боттичелли изображает его возлюбленную, Симонетту, в образе Венеры, стоящей в раковине и только что рожденной из пены морской…

БЕРЕГ МОРЯ ПОСЛЕ ШТОРМА.

— Пап, что это за накипь на берегу?

— Это пена.

— А откуда она берется?

— Из грязи.

— Ты что ребенку говоришь?! По-твоему, Афродита родилась из грязи морской?!

Джулиано и Симонетта… А вот Питер Пауэл Рубенс (или, «по-нашему», как бы ты сказал, Петр Павлович Рубенс! — Неправильно! Отца его звали Ян! — Ну, тогда Петр Иваныч! уж это совсем по-нашему!) поступил проще. Он сам увековечил себя и возлюбленную (жену), да еще как! На картине «Автопортрет с Изабеллой Брант» Петр (опять это имя! оно преследует меня!) Иваныч изобразил себя на высокой табуретке (в левой руке у него то ли эфес шпаги, то ли верх закупоренного кувшина с вином), а Изабеллу — на низенькой скамеечке… Вопрос: много ли найдется женщин, которые дали бы согласие запечатлеть себя у ног мужчины (пусть любимого), да еще счастливо улыбались при этом?! Наверное, Изабелла очень любила Рубенса… А может, знала, что «буйволу» (Петр Иваныч родился в 1577 году, в год Буйвола… — Петр! Петр мой! Я уже начинаю понимать, что ты — «буйвол», как Петр Иваныч!) лучше не перечить?! Я не правитель Флоренции, как семейство Медичи…

(— Нет! Нельзя ли сначала о Медичи, потом о Рубенсе, ведь их ничто не связывает?!

— Нельзя! Ни в коем случае! Да и связь налицо: Рубенс создал цикл аллегорических полотен «История Марии Медичи»! (на портретах — полная женщина в летах с приятным лицом, но расплывшимся подбородком, и до того прямым носом, что по нему можно проверять линейки…).

Короче говоря, придворных художников у меня нет. Рисовать я не умею. Изваять твою статую из мрамора мне не по силам — я даже зайца из пластилина и то не слеплю. Что могу я? Легкую тень твою обвела я по контуру в сердце своем. Покуда я жива, не сотрется в памяти моей твое имя…

Нет, так дело не пойдет. Давайте уж я лучше о чем-нибудь другом расскажу. Хотя бы о сотворении мира… Не судите строго — как выйдет.

То было в единоначалье
и равновероятье дня и ночи.
И сонная Луна, прикрывши очи,
Не ведала, что ей предназначалось…

На далекой планете, до которой не докричишься и не достанешь рукой, жили люди. Похожие на нас с вами. Руки, ноги, головы — все это у них было. Были у них и школы, и институты, да в этом ли суть? Однажды студент четвертого курса Дэвл (совершенно случайно это условное имя — а так называли богов в Индии и Иране — напоминает английское «devil», а также русское «дьявол») собрался делать курсовую работу. Итак, жгучий красавец брюнет, слегка прихрамывающий на левую ногу (с чего бы это?), беззаботно насвистывая, швыряет капсулу с концентратом в багажник вселеннолета (концентрат — искусственная мини-планетка, упрятанная с помощью сил сжатия в небольшую упаковочку). Повторим: швыряет концентрат в багажник!.. Трудно представить себе, что было бы, если б этого не случилось! От резкого удара нарушилась структура одной из компьютерных схем, и концентрат начал самостоятельно добирать энергию для расконсервации. Взрыв! Катапульта сработала, и Дэвл был выброшен из вселеннолета…

Очнулся он в высокой траве, верхушки которой сплетались у него над головой. Выбравшись из травы, Дэвл увидел, что вокруг зеленеют дубравы, цветут цветы. Странно, для выведения пары верблюдов по генному коду (тема курсовой работы) этого абсолютно не требуется! Вселеннолет поблескивал стальными боками в лучах заходящего солнца. На табло в салоне Дэвла ждала энергограмма: «Немедленно возвращайтесь! Вы получили чужой концентрат! По истечении двух недель начнется его автоконсервация!» Дэвл машинально достал из кармана яблоко. ЭВМ по-домашнему моргала красными глазками-лампочками. «Тореадор, смелее в бой!» И Дэвл, швырнув огрызок в иллюминатор, запустил программу. Вскоре машина сообщила: «Ориентировочное время счета — 8 часов». За окном вселеннолета темнело, Дэвл раздвинул кресло — получилась удобная кушетка. Лампочки мигали, Дэвл спал, ЭВМ считала. Ей было «до лампочки», день сейчас или ночь…


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.