Бал шутов - [31]

Драматург говорил как‑то неуверенно.

— А кто же, — удивилась Ирина, — пресмыкающееся?

Весь зал оторвался от книги и следил за диалогом Ирины и драматурга.

Такой интересной читки у них не было никогда.

— Это провокация, — драматург обращался в сторону Ореста Орестыча и секретаря парторганизации, — разве я вывел парторга бараном?

Орест Орестыч вздрогнул и пожалел, что не покинул зал следом за Главным. «Тот знает, что делает», — с тоской подумал он.

— Еще хуже, — констатировал Борис, — вы вывели барана парторгом!

— Я?! — драматург начал жадно пить воду, — где вы видели барана — парторга?!

Он облил весь пиджак и кульминационный момент пьесы.

— Вам лучше знать! — холодно ответил Борис и взглянул в сторону Сергея Павловича.

— Что вы на меня так смотрите?! — зарычал Король — Солнце, — вы что смотрите на меня, как баран на новый ворота?!

— Если и ворота, — ответил Борис, — то довольно старые и скрипучие.

Секретарь побагровел.

— Вот что, Сокол, — прошипел он, — вы ответите за этот бардак, который здесь организовали, за те книжечки, которые принесли!

— А вы — за гибель овец! — выкрикнула Ирина, и, подумав, добавила: — И за гибель комсорга!

— Товарищи, — взмолился драматург, — вы не ухватили пьесу! Она довольно запутанная — и сразу трудно разобраться… Парторг не виноват. Он сделал все, что мог, но погиб вместе с баранами!

— Я понимаю, — сказала Ирина, — что у баранов был парторг. Но зачем им комсорг?

— А как же, — драматург схватился за голову, — как в каждом колхозе. Вы, наверное, не в курсе дела… Парторг, комсорг, профорг… Правда, товарищи?

— Прекратите выкручиваться, — сказала Ирина, — противно слушать. Из‑за вас в стране нет мяса!

— Из‑за меня? — испугался драматург. — Да я его, если хотите знать, вообще не ем. Я — вегетарианец.

— А кто — я, что ли, уничтожила весь скот — баранов, коров, овец, свиней?

Драматург растерялся — такого обвинения ему еще не предъявляли.

Более того, он не на шутку испугался.

— Позвольте, — пробормотал он, — вы невнимательно слушали. Вы опоздали… Кого — кого, а свиней я не уничтожал. В том колхозе их просто не было. Не разводили…

— Перестаньте паясничать, — брезгливо сказал Борис, — а парторг? А комсорг? А профорг?! Это кто, по — вашему? Лошади, что ли?!

— Воды, — попросил драматург.

— Мне кажется, — Борис обратился к народу, — о постановке этой антисоветской пьесы на сцене нашего театра не может быть и речи!

Орест Орестыч задумался. «Кто его знает, — думал он, — может, Борис прав. Может, мне нехватает ассоциативности мышления… И парторг — отнюдь не парторг… Главный не зря покинул зал…»

Даже Король — Солнце начал что‑то прикидывать в мозгу.

— Нам нужны острые, современные пьесы, с яркими людьми и глубокими мыслями! — продолжал Борис.

Он выхватил из рук героя — любовника томик.

— Вот что мы должны ставить, товарищи! И немедленно! Тут есть прекрасные роли для всей труппы. Вы все станете, наконец, зэками, дорогие друзья!

— А для вас, — он обратился к Королю — Солнцу, — здесь есть роль, о которой вы можете только мечтать!

— Ленина? — с надежой спросил король.

— Солженицына, — мягко поправил его Борис…

С читки Борис явился весь белый, залпом опрокинул рюмку коньяка и, не раздеваясь, бухнулся на тахту.

— Что я делаю, — все время повторял он, — и что, вообще, происходит?..

— Успокойся, — говорила Ирина, — и перестань бить себя в грудь.

Если грех слишком уж сладок — раскаяние не может быть горьким…

— Не — ет, — продолжал он свое, — это не для меня. Эту роль мне не вытянуть!

— Время от времени каждому из нас приходится играть какую‑то роль, — успокаивала она. — Тем более, ты делаешь это довольно лихо.

— Ты знаешь, чего это мне стоит? — спросил он. — Поинтересуйся у моего сердца.

Борис обхватил пальцами правой руки запястье левой и, закрыв глаза, начал считать пульс. Ирина молча наблюдала за ним.

— Вот тебе результат, — произнес он, кончив считать, — восемьдесят шесть!

— Прости, — извинилась Ирина, — я забыла, сколько обычно?

— Не выше шестидесяти, — ответил он. — Даже после Отелло — еврея было только семьдесят два! Так недалеко и до инфаркта! А там…

— Послушай — сказала она, — почему ты считаешь, что мне легче?

— Потому что, если я не ошибаюсь, ты женщина! С вас все, как с кошек! Посчитай свой пульс — и ты увидишь!

— Что я кошка? — уточнила Ирина.

— Ты представляешь, что они все о нас думают?..

— То, что нам нужно, — ответила она, — что мы — диссиденты.

— А если после этого у Главного случится сердечный приступ? Прямо в холодильнике? Или у короля?.. Ведь мы с ним в отличных отношениях — и вдруг!.. Нет, я никогда не смогу играть такие роли.

Зазвонил телефон. Борис сорвал трубку.

— Диссидент Сокол слушает! — прокричал он.

— Добрый вечер, Борис Николаевич, — сладко произнес майор. — Мои поздравления! Вы сегодня были изумительны! Неповторимы!.. Кстати, вашего Олега Сергеевича спасли уже в последний момент. В то самое мгновение, когда он кончил размышлять в своем холодильнике и начал отключаться.

— Но у него хотя бы ничего не повредилось? — с испугом спросил Борис.

— Не волнуйтесь, все в порядке. Он уже приступил к сжиганию пьес… Так что вы — молодец! — подытожил майор.