Багратион. Бог рати он - [192]

Глава десятая

Вряд ли можно было сыскать на Руси хоть одного честного и совестливого человека, у которого душа не обливалась бы кровью при виде того, как враг нахраписто, шаг за шагом, топчет родную русскую землю.

Что же сказать о Денисе Давыдове, которого жестокая война привела к самому отчему порогу?

Подполковник Ахтырского гусарского полка, он со своим первым батальоном только вчера у Колоцкого монастыря насмерть дрался с французской конницею и теперь, пройдя двенадцать верст, оказался в виду собственного родового села Бородино.

Еще издали, поднявшись из долины на холм, через который шла Большая Московская дорога, Денис увидел, что в селе и вокруг него — солдаты. Да, то были русские войска, что еще какую-нибудь неделю назад находились под Гжатском, а позавчера, вместе с его гусарами, — у Колоцкого монастыря. Теперь в поле посреди спелой ржи, вокруг старого отцовского дома, где он резвился в свои отроческие годы, поднимались дымы бивачных костров, сверкали ряды штыков, здесь и там двигались стройные воинские колонны.

Но что поразило более всего, когда Денис спустился с холма, так это спорая работа солдат, разбиравших избы и заборы в Бородине и в соседних деревнях — Семеновской и Горках. Сомнений не оставалось: армия готовила позицию для предстоящего генерального сражения. Того сражения, которого давно уже ждали наши армии и о котором мечтали от самой, считай, границы.

— Был ли какой-либо смысл не только найти угол в собственном доме, но просто место для ночлега в каком ни на есть заброшенном овине? Все оказалось занято, всюду размещалось начальство. И сам командующий Второй армией, как Денис сразу же узнал, расположил свою походную квартиру в старом крестьянском сарае.

Туда и направился подполковник Давыдов, приказав своему батальону разместиться в редком лесочке за деревнею Семеновскою.

Два дня назад, еще до боя у Колоцкого монастыря, Давыдов вручил Багратиону письмо, на которое теперь ожидал ответа.

Письмо было такое: «Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестное для моего самолюбия, и вступи в гусарский полк, имел предметом партизанскую службу и по силам лет моих, и по опытности, и, если смею сказать, по отваге моей. Обстоятельства ведут меня по сие время в рядах моих товарищей, где я своей воли не имею и следовательно, не могу ни предпринять, ни исполнить ничего замечательного. Князь! Вы мой единственный благодетель: позвольте мне предстать к вам для объяснения моих намерений: если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надежны, что тот, который носил звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь сию со всею ревностию, какой бедственное положение любезного нашего отечества требует. Денис Давыдов».

Непростые, однако, были эти пять лет адъютантства — не только неотлучно близ стремени известнейшего полководца. В первые же дни службы, едва прибыв на войну в Восточную Пруссию, бросился в сечу и только чудом был спасен казаками. На другой, шведской войне чуть подвернулась возможность поменять штабное бытие на место в строю, — он уже в авангарде Кульнева. Затем лето и осень 1809 года, Задунайские степи. Во всех сражениях той войны с турками Давыдов снова рядом со своим любимым командиром. А когда обстоятельства отрывают Багратиона от Молдавской армии, Денис упрашивает оставить его на военном театре, приписав вновь к кульневскому авангардному отряду.

С первых дней создания Второй Западной армии верный адъютант опять рядом со своим любимым начальником. Да лишь до того самого момента, когда в воздухе запахло новой военной грозою. Тут предстал пред главнокомандующим и изложил свою просьбу: благословите пересесть в седло! Так и оказался с первых дней этой невиданной войны в строю — командиром первого батальона Ахтырского гусарского полка. В составе сего полка дрался под Миром, Романовом, Дашковкою и во всех аванпостных сшибках, до самой Гжати, а теперь — и до Колодного монастыря.

Князь живо вскочил с топчана, что был наспех сколочен из грубых неструганных досок, когда в дверях овина показался знакомый коренастый гусар.

— Денис! Ты ли это, душа моя? Как ни расходятся наши с тобою пути, а ты так и не можешь разойтися со мною.

— Для того и приехал, любезный Петр Иванович, чтобы вновь получить ваше благословение на дело, как всегда, самостоятельное, — произнес Денис.

— Нет, не меняешься ты, ну, нисколечко не переменяешься! — Багратион воскликнул будто бы по-командирски строго, но тут же не сдержался и весело засмеялся. — За то тебя и люблю, душа моя! Помнишь ли сие выражение, уж больно часто произносимое и — что хуже — превозносимое посредственностями: никуда не проситься и ни от чего не отказываться? Ты ж верен лишь второму требованию. Первое же переступаешь и поступаешь верно. Как же иначе можно по-настоящему выполнить свой долг в нашем ремесле, коли не дерзать и не ставить себя в положение наиотчаянное и сверхопасное?

— Благодарю, ваше сиятельство, за то, что поняли меня — с радостью подхватил Денис. — Только так и проявляются герои — в самой сердцевине сечи, там, куда другие не только не напрашиваются, но от чего, напротив, бегут. Я, простите, не о себе с высочайшею похвалою — Кульнева вспомнил.