Багратион. Бог рати он - [180]

Оставляя далеко позади себя свиту, к Раевскому подскакал Багратион и, спрыгнув с коня, обнял Николая Николаевича.

— Все знаю. Обо всем наслышан! — Голос князя сорвался. — А что не дал сикурса — не затаи, Николай Николаевич, обиды. Не то в самый последний момент оказалось у меня в голове: как не один твой седьмой корпус, а как всю нашу армию спасать! Ты же покрыл себя славою немеркнущею — первое за всю нынешнюю кампанию генеральное сражение, коего ты не убоялся.

Генерал Раевский вытер разодранным рукавом мундира катившийся ручьями пот с уставшего лица.

— Не скрою досады, ваше сиятельство. Могилев нами потерян, но завоеван день, — начал он глухо, но тут же возвысил голос, чтобы его услышали все, кто стоял рядом: — Не единая моя заслуга, а храбрость и усердие вверенных мне войск могли избавить меня от, истребления противу превосходящих нас сил. Я сам свидетель, как многие штаб-, обер- и унтер-офицеры, получа по две раны и перевязав оные, возвращались в сражение, как на пир… Сей день все были герои!

Багратиону уже сказали о сыновьях генерала, и он, стремительно подойдя к старшему, подал ему руку:

— Если бы вас, Александр, увидел Суворов, он бы счел за честь прижать вас к своей груди. Позвольте мне сделать то же самое. Надеюсь, с вашею храбростию вы далеко пойдете. — И, заметив рядом младшего, поцеловал его в кудлатую, как и у его отца, голову: — Христос с тобою!..

Переправы у Нового и Старого Быхова уже приняли первых уходящих за Днепр. То были обозы с ранеными и хозяйственною поклажей, провиантские и вещевые подводы. Корпус Платова Багратион отослал к самому Могилеву, чтобы с другой, левой стороны Днепра казаки всю ночь и следующий день создавали видимость готовящейся диверсии. И остальные войска, еще не перешедшие реки, оставались на своих местах в полном боевом снаряжении.

«Верно сказал Николай Николаевич: завоеван день. А мне потребен еще и второй, чтобы окончательно сбить с толку Даву, — собрал в кулак всю свою волю Багратион. — Пусть лысый черт полагает: перед ним ныне вся моя армия, готовая к наступлению. Днем он дрался якобы с моим авангардом, а предстоит со мною. Для сего целый день уйдет у него на подтягивание к Могилеву всех вверенных ему корпусов — я же тем временем уйду и оторвусь от его преследования. Только бы он, Даву, поверил. И вместо того чтобы обернуть все силы супротив меня, сам приготовился к обороне. Ну-с, выйдет сие у меня, чтобы следом за безмозглым королем Еремою я и прославленного маршала обманул?»

Вышло, да еще как! Уже готовый раздавить прижатого к Днепру Багратиона, Даву вдруг поспешно отступил. Полагая, что разгадал секрет русского генерала, он лихорадочно стянул в Могилев все передовые и резервные войска и заперся в сем городе, приуготовясь к отражению атаки.

Да, Раевский завоевал под Салтановкою день. И другой день, самый, наверное, решающий, выиграл Багратион.

Уйти, оставив за собою прикрытие, — прием далеко не новый. Действие седьмого корпуса предоставляло Багратиону удобство, которым тут же легко воспользовался бы любой военачальник на его месте. Разве не так было под Миром, а затем под Романовом, когда Платов и Васильчиков играли роль прикрытия для отступления от наседающего Жерома? Но здесь повторение сего маневра могло обернуться катастрофой — и силы и мастерство Даву не шли ни в какое сравнение с тем, что являл собою Вестфальский король и его войско, уже во многом разложенное по воле своего никчемного главнокомандующего.

Вот почему под Могилевом Багратион должен был использовать маневр, который бы заставил Даву не только не преследовать Вторую армию, а, напротив того, счесть ее поведение опасным для себя самого. И для того следовало призвать на помощь всю выдержку и хладнокровие, чтобы оставить армию на целый день на виду неприятеля, якобы готовящуюся к решительному штурму.

И сие блистательно удалось. Запершись за стенами города, Даву позволил себя обмануть похлеще, чем презираемый им доселе Жером! Лишь по прошествии целых суток он узнал о том, что вся армия Багратиона исчезла — она перешла Днепр и, уже в полной безопасности, движется по дороге на Смоленск.

«Насилу выпутался из ада, — облегченно и с явным удовлетворением писал с марша своему другу и единомышленнику, начальнику штаба армии Первой генералу Ермолову главнокомандующий Второй армией. — Дураки меня выпустили».

Ни сам одураченный Даву, ни прославленные военные историки и, как это ни странно, даже герой сей достославной битвы Раевский на первых порах не поняли всей гениальности Багратионова маневра. Военный писатель с мировым именем Клаузевиц, находившийся в то время в армии Барклая, считал, например, что Багратион пошел к Смоленску «после тщетной попытки пробиться через Могилев».

Лишь Алексей Петрович Ермолов дал совершенно точный анализ тому, что произошло тогда на берегах Днепра между Могилевом и Новым Быховом:

«Грубая ошибка Даву была причиною соединения наших армий; иначе никогда, ниже за Москвою, невозможно было ожидать того, и надежда, в крайности не оставляющая, исчезала!

Если бы кто из наших генералов впал в подобную погрешность, его строго осудило бы общее мнение. Маршал Даву, более 10 лет под руководством великого полководца служащий, сотрудник его в знаменитых сражениях, украшавший неоднократно лаврами корону своего владыки, лавры себе снискавший и имя побед в прозвание, сделал то, чего избежали бы, конечно, многие из нас…