Бабы, или Ковидная осень - [31]
– Я в маске, – Маргарита Семеновна подтянула маску с шеи и прикрыла рот и нос. – Так я зайду?
Мужичок, не ответив, прошел вглубь помещения и, издав нутром какой-то глухой свист, уселся за рабочий стол.
В этом царстве Харона, явно имевшего проблемы с сердечно-сосудистой и эндокринной системами, из-за обилия красных бантов в венках – образцах, развешанных на стенах, было даже празднично. Смущал только едва уловимый, удушливо-приторный, похожий на формалин, запах.
Мужичок, не предложив ей присесть, взял в руки мобильный и стал в нем что-то читать, сопя не закрытым маской носом.
Маргарита Семеновна расправила на лице «как положено» маску и, не дожидаясь приглашения, присела на стул напротив.
Она на него не злилась, подобная манера была и у нее самой.
И связано это было вовсе не с известным всем хамством должностных лиц, будь то врач или чиновник, просто в разгар рабочего дня, когда пациентки одна за другой вваливались в кабинет, когда и пописать было некогда, а еще надо было правильно оформить документы, каждое лишнее слово скрадывало необходимую концентрацию внимания. И это вовсе не значило, что она не слышала вопросы тех, кто без очереди вваливался в кабинет.
– Вы не могли бы мне помочь? – экономя чужое время, без вступлений начала она. – У меня тут родственник не так давно захоронен. Амиров Петр… Михайлович. Дело в том… Мы не общались долгие годы с его семьей, так уж вышло, связь потеряна. Мне бы хотелось уточнить… Это точно он?
– И как же мы это уточним? Вскроем могилу? – наконец оторвавшись от экрана мобильного, мужчина глядел на нее вполне серьезно.
В свои шестьдесят Маргарита Семеновна (если верить внучке и парочке дружелюбных коллег из клиники) была достаточно привлекательна и выглядела лет на десять моложе реального возраста.
– Нет, что вы… – блеснула она глазами. – Но… вероятно, семья уже приходила насчет памятника, фотографии небось оставили. Дата смерти – тридцатое марта.
Ее смущали две вещи: год рождения на кресте, и то, что близкие еще не поставили покойному памятник. Впрочем, последнее вполне можно было объяснить пандемией и последовавшим за ней карантином. К тому же знающие люди говорили, что ставить памятник раньше, чем через год, нельзя – земля еще не уплотнилась.
– Вы знаете, сколько тут захоронений? – со сдержанным любопытством сверлил он ее водянистыми, с безвозвратно потерянной голубизной глазами алкоголика.
– Нет, – честно призналась Маргарита Семеновна.
– Ко мне каждый день приходят десятки людей, в том числе насчет памятников.
– Понимаю. Но вы должны вести какой-то учет, – мягко предположила она.
Компьютера и даже планшета на столе не было.
– Ведем, ведем, не беспокойтесь.
Его мясистую шею, разглядела Маргарита Семеновна, сжимал белый лоскут еще одной одноразовой маски, которую он, по всей видимости, забыл снять после предыдущего посетителя.
– С коронавирусом, наверное, работы прибавилось? – участливо спросила она. У нее-то самой как раз напротив – работы с весны убавилось, а те из женщин, кто сейчас попадал на прием, имели серьезные, требующие незамедлительного лечения проблемы со здоровьем.
– Не сказал бы. В марте и апреле всегда приток. Хронические заболевания обостряются, суицидов по статистике больше.
Сухо, со сдавливающим свистом, он откашлялся в маску, поднеся ко рту кулак.
«Так у Харона еще и ХОБЛ», – посочувствовала про себя Маргарита Семеновна.
– Для меня это очень важно, понимаете? – гладким, как бархат гробовой обивки голосом, продолжала она. – Я должна быть уверена, что покойный – именно тот, кто мне нужен.
Развернувшись, она быстро огляделась.
Камер нигде не наблюдалось, но из-за закрытой двери в углу слышалась какая-то едва уловимая возня.
Маргарита Семеновна открыла сумочку и достала заранее заготовленную двухтысячную купюру:
– Очень прошу, постарайтесь вспомнить. Участок номер четыре, – склонив корпус в сторону местного Харона, многозначительно сказала она и вороватым, подсмотренным у пациенток жестом, положила купюру на край стола. Сердце, не в силах справиться с волнением, часто билось.
– Место какое? – без интереса взглянув на купюру, тот отвернулся и напряженно поглядел на дверь в углу.
Повисла тишина. Удары сердца вдруг сделались пугающими, необычными. Как будто сердце куда-то бежало, на мгновенье замирало и снова почему-то разгонялось. Маргарита Семеновна почувствовала, что вот-вот может хлопнуться в обморок.
Такого с ней раньше не бывало.
– Там же, на могиле, не написано… – выдавила она.
– Не написано, конечно. Но написано в документах на участок.
Харон полез в верхний ящик стола и достал большую красную тетрадь.
Пока он недовольно шуршал тетрадными листами и мусолил их въедливым взглядом водянистых глаз, Маргарита Семеновна, пытаясь не зацикливаться на внезапном приступе аритмии, вспоминала о том, что ей нужно купить по дороге домой.
Варя, шестнадцатилетняя внучка, на удивление росла домоседкой.
Она хорошо училась в гимназии, по утрам бегала, читала не только соцсети, но и хорошие книги, а по выходным любила упражняться в кулинарном мастерстве. Сегодня она задумала сварить суп-пюре из тыквы и попросила Марго (внучка называла бабушку так же, как и ее покойный муж, Варин дед) зайти на обратном пути в магазин, купить бальзамический соус и тыквенных семечек для украшения супа.
Варвара Сергеевна Самоварова – красавица с ноябрьским снегом в волосах, богиня кошек и голубей – списанный из органов следователь. В недавнем прошлом Самоварова пережила профессиональное поражение, стоившее ей успешной карьеры в полиции и закончившееся для нее тяжелой болезнью. В процессе долгого выздоровления к Варваре Сергеевне приходит необычный дар – через свои сны она способна нащупывать ниточки для раскрытия, казалось бы, безнадежных преступлений. Два города – Москва и Санкт-Петербург. Две женщины, не знающие друг друга, но крепко связанные одним загадочным убийством.
В романе «Картонные стены» мы вновь встречаемся с бывшим следователем Варварой Самоваровой, которая, вооружившись не только обычными для ее профессии приемами, но интуицией и даже сновидениями, приватно решает головоломную задачу: ищет бесследно исчезнувшую молодую женщину, жену и мать, о жизни которой, как выясняется, мало что знают муж и даже близкая подруга. Полина Елизарова по-новому открывает нам мир богатых особняков и высоких заборов. Он оказывается вовсе не пошлым и искусственным, его населяют реальные люди со своими приязнями и фобиями, страхами и душевной болью.
В едва наладившуюся жизнь Самоваровой, полюбившейся читателю по роману «Черная сирень», стремительно врывается хаос. Пожар, мешки под дверью, набитые зловонным мусором, странные письма… Продираясь сквозь неверную, скрывающую неприглядную для совести правду память, Варвара Сергеевна пытается разобраться, кто же так хладнокровно и последовательно разрушает ее жизнь. В основе сюжета лежат реальные события. Имена героев, детали и время в романе изменены. Содержит нецензурную брань.
Трем главным героиням, которых зовут Вера, Надежда и Любовь, немного за сорок. В декорациях современной Москвы они беседуют о любви, ушедшей молодости, сексе, выросших детях, виртуальной реальности и о многом другом – о том, чем живут наши современницы. Их объединяют не только «не проговоренные» с близкими, типичные для нашего века проблемы, но и странная любовь к набирающему в городе популярность аргентинскому танго.
Максим Осипов – лауреат нескольких литературных премий, его сочинения переведены на девятнадцать языков. «Люксембург и другие русские истории» – наиболее полный из когда-либо публиковавшихся сборников его повестей, рассказов и очерков. Впервые собранные все вместе, произведения Осипова рисуют живую картину тех перемен, которые произошли за последнее десятилетие и с российским обществом, и с самим автором.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!