Бабы, или Ковидная осень - [30]
Засунув яблоки в большой, «сквозной» карман худи, подумала и сорвала еще парочку.
Выйдя из калитки, Яна, давя в себе какое-то странное и волнительное ощущение, все думала о запросе докторши.
Найдя для себя самую простую отмазку – рекомендацию проверенного сайта, она бойко настрочила коротенький ответ и быстрым шагом двинулась в сторону соседского дома.
Грядущий вечер в угасающем саду Раевских обещал быть немного счастливым.
Маргарита Семеновна – акушер-гинеколог
Сняв очки и положив их в обтянутый замшей футляр, она отошла от свежевырытой могилы с воткнутым в землю большим деревянным крестом посредине. Место в начале престижного загородного кладбища у центральной дороги стоило родне покойного приличных денег.
Слева Маргариту Семеновну задумчиво изучал Андрей Валентинович Рязанцев, а прямо на нее осуждающе смотрел Иван Анатольевич Князев, судя по военной форме и погонам – генерал.
Аркадий Пыхов, чье сложное отчество она без очков не сумела сразу прочитать, удивленно следил за ней угольно-каменными глазами поверх своей пышной басурманской бороды.
Зато Анна Арсеньевна Григорьева, кудрявая, с типично славянским, полным добродушным лицом, в начале года почившая в неполных шестьдесят, обнадеживающе поглядывала со своего внушительного памятника.
Смахнув с плаща упавшую с дерева веточку, Маргарита Семеновна, дабы не расстраивать немых зрителей своей неопрятностью, аккуратно расправила на шее шелковый – подарок сына – шарфик.
Осторожно переступая на каблучках по кочкам размытой дождями тропинки, вышла на главную дорогу.
До администрации кладбища, расположенной рядом с въездными воротами, было всего несколько минут ходьбы.
Стояла осень, совсем такая же, как когда-то – разряженная, но уже побитая, тревожная, похожая на наконец протрезвевшую после долгих летних загулов бабенку. Бабенка вовсе не раскаивалась в содеянном, она лишь сокрушалась о том, что расплелись ее некогда нарядные, зеленые и ароматные косы, а потом вдруг поредели да пожелтели.
А так хотелось вечного праздника! Глядя на мир своими распутными глазами, она будто вымаливала у неба последний разудалый аккорд перед тем, как напившись до беспамятства, упасть на землю и замерзнуть до своего воскрешения.
Маргарита Семеновна остановилась. Достала из сумочки черную тканую маску и, путаясь пальцами в своих коротких, густых волосах, чертыхаясь, натянула резинки за уши.
Покойный, если, конечно, это был тот, кто ей нужен, хотел отобрать у нее и унести в своей шляпе все, что ей было дорого – благополучную семью, престижную работу и достойную старость…
Надев на ходу тонкие кожаные перчатки, Маргарита Семеновна подошла к зданию администрации – одноэтажному сооружению, окруженному образцами гранитных памятников всевозможных размеров и форм.
То ли чугунные решетки на словно нарочно присевших поближе к земле окнах, то ли скопище лопат, сложенных в торце здания, напомнили ей каптерку завхоза летнего пионерского лагеря, в который она после окончания института ездила врачом общей практики.
Боже, как же ей в то лето – отчаянно молодое, робеющее от любого мужского жадного взгляда, обидчивое на весь мир лето – хотелось любви!
«Как же ты от меня дале-е-ка», – изнемогало радио в душной, пропахшей едким потом и дешевым табаком каптерке.
Лагерный завхоз, бывший прапорщик, любивший в обед пропустить полстакана водки, имел привычку с утра и до самого отбоя врубать его на полную мощность.
За Ритой, худенькой, с острым носиком, всегда тщательно подкрашенной и по имевшимся тогда возможностям модно одетой, увивался тридцатилетний физрук и старший вожатый, который был на два года ее моложе.
Но в их вполне здоровом желании сблизиться она не считывала ничего, кроме банального полового влечения.
И потому, промучившись тем летом и наблюдая, как вокруг сладострастными кружевами плетутся многочисленные лагерные романы, она вытесняла свою естественную физиологическую жажду близости чтением книг и одинокими прогулками к хранившей тайны чужих слияний реке.
Продираясь сквозь заросли купыря, осоки, колючек и колокольчиков и жадно вдыхая влажно-зеленый аромат, она, изводя себя сомнениями, пыталась прислушаться к чему-то важному внутри. Не к телу и не к совести – к чему-то большему.
И это большее обнадеживающе гладило по макушке ветками плакучей ивы, окутывало речной влагой, скрипело под босыми ногами затоптанным лагерными любовниками песком.
«Все у тебя еще будет, девочка! Берегись!» – предупреждающе вскрикивала спрятавшаяся в кустах птица.
Каптерка оказалась закрыта. На двери висела табличка, гласившая о том, что с понедельника по субботу администрация работает до 18.00, а в воскресенье – до 14.00.
Было воскресенье. Без десяти два.
Маргарита Семеновна настойчиво постучала в дверь.
Послышались чьи-то неспешные тяжелые шаги, и дверь лениво открылась.
На пороге стоял толстенький, невысокий, с одутловатым лицом, в дешевом черном синтетическом костюме, при галстуке и в белой защитной маске мужичок.
– Вы же до двух? Почему закрыто? – затараторила она.
– А вы почему без маски? – От мужичка – она как чувствовала! – разило потом и свежим табаком.
Варвара Сергеевна Самоварова – красавица с ноябрьским снегом в волосах, богиня кошек и голубей – списанный из органов следователь. В недавнем прошлом Самоварова пережила профессиональное поражение, стоившее ей успешной карьеры в полиции и закончившееся для нее тяжелой болезнью. В процессе долгого выздоровления к Варваре Сергеевне приходит необычный дар – через свои сны она способна нащупывать ниточки для раскрытия, казалось бы, безнадежных преступлений. Два города – Москва и Санкт-Петербург. Две женщины, не знающие друг друга, но крепко связанные одним загадочным убийством.
В романе «Картонные стены» мы вновь встречаемся с бывшим следователем Варварой Самоваровой, которая, вооружившись не только обычными для ее профессии приемами, но интуицией и даже сновидениями, приватно решает головоломную задачу: ищет бесследно исчезнувшую молодую женщину, жену и мать, о жизни которой, как выясняется, мало что знают муж и даже близкая подруга. Полина Елизарова по-новому открывает нам мир богатых особняков и высоких заборов. Он оказывается вовсе не пошлым и искусственным, его населяют реальные люди со своими приязнями и фобиями, страхами и душевной болью.
В едва наладившуюся жизнь Самоваровой, полюбившейся читателю по роману «Черная сирень», стремительно врывается хаос. Пожар, мешки под дверью, набитые зловонным мусором, странные письма… Продираясь сквозь неверную, скрывающую неприглядную для совести правду память, Варвара Сергеевна пытается разобраться, кто же так хладнокровно и последовательно разрушает ее жизнь. В основе сюжета лежат реальные события. Имена героев, детали и время в романе изменены. Содержит нецензурную брань.
Трем главным героиням, которых зовут Вера, Надежда и Любовь, немного за сорок. В декорациях современной Москвы они беседуют о любви, ушедшей молодости, сексе, выросших детях, виртуальной реальности и о многом другом – о том, чем живут наши современницы. Их объединяют не только «не проговоренные» с близкими, типичные для нашего века проблемы, но и странная любовь к набирающему в городе популярность аргентинскому танго.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.