Азов. За други своя - [86]

— Касака!

И в следующий момент пропал в дымовой завесе, разлившейся по палубе от спаренных выстрелов бомбард. Ядра вжикнули над затылками, Валуй невольно пригнулся. А, выпрямляясь, вытянул руку вперёд:

— Борзята, табань, поджигай бомбу.

Братишка резко вытянул весло. Бросив его на дно в проходе, кинулся к носу. Там в кожаных мешках лежали припасы — семь заряженных бомб и бутыли с земляным маслом. Казаки ещё старательно били вёслами, но заметно было: руки начинают уставать. Валуй почувствовал, что предел, за которым товарищи не смогут поддерживать высокую скорость, близок. Он завернул руль, направляя лодку мимо галеры.

— Братишка, быстрее давай, — почти взмолился атаман.

Фитиль загорелся с пятого или шестого удара кремня. Струг уже миновал галеру, и расстояние между уплывающей кормой и казаками увеличивалось с каждым мигом. С борта продолжали палить из ружей, дымы плыли всё гуще. Спасительная волна Сурожского моря, крепко пенясь, раскачивала струги, и пули большей частью уходили в белый свет, как в копеечку.

Борзята размахнулся, и на палубу галеры полетела бомба с шипящим, словно змея, фитилём. Громыхнуло знатно. Одновременно на палубу юркнула бутыль. Валуй представил, как разливается по доскам горючая жидкость, как бежит по её плёнке огонь. Дерево, высушенное на жарком морском солнце, мгновенно вспыхнуло, от палубы повалил чёрный дым. То, что надо! Чтобы наверняка, Борзята зашвырнул следом ещё один "подарок". За борт сиганули первые турки.

Отвлекаться на них некогда. Струг удалялся от охваченного дымом корабля. Валуй наметил взглядом следующую галеру и чётко переложил кормило. Кто-то вдруг тихо проговорил:

— А как же гребцы?

Валуй нашёл в ряду казаков по-детски обиженные глаза Афони Перова. Он с немой мольбой вглядывался в лицо атамана, словно надеялся прочитать на нём ответ. И тут за спиной бабахнуло с такой силой, что Лукин почувствовал, как затрещали на затылке от нестерпимого жара волосы. Есть первая.

— Вот так вот, — проговорил Валуй одними губами и… не обернулся.

— Греби давай, — грубовато оборвал растерянность Афони друг и земляк Тимофей Савин. — Опосля вздыхать будем. Как победим.

Шмыгнув, Афоня с силой потянул весло на себя.

Струг проскочил мимо ещё одной галеры, объятой огнём. Она разгоралась медленно, и казаки атамана Тимохи Зимовеева, оставшегося в крепости, надеясь успеть поживиться из турецких запасов, карабкались на палубу по натянутым верёвкам. Несколько турок ещё пытались отбиться саблями, но остальные, осознавая неминуемую гибель, заскакивали на борта, и десятки тел солдатиками плюхались в воду.

Лукин привстал. Прижав к глазу подзорную трубу, оглянулся. Кругом поднимались чёрные столбы дыма. Его несло, приволакивая по воде, завивало в гигантские спирали и клубы, медленно поднимающиеся к небу. Почти всё пространство вокруг скрылось в бело-серо-чёрном мареве. Валуй заметил ещё пару турецких судов поблизости, на которых разгорались костры, видел, как разворачивались три судна, спешно кидая длинные весла в Сурожскую волну в надежде уйти от казачьей атаки.

"Ага, а вот и лодка подводная". Тёмный покатый бок, выглядывающий из воды, мелькнул среди дымов. Над ним возвышалась одинокая фигура. Вот она взмахнула рукой, и на палубе ближайшей галеры вспух разрыв. "Молодчики, Васильевы".

С дальней галеры палили пушки, пытаясь попасть в лавирующее казачье судёнышко. Корабль нагонял казаков рывками. Турки мазали. Взрыв и треск ломающейся доски прогремел чуть слышно. Он повернул голову — прямо на глазах взлетал к небу ещё один струг, далеко, в полуверсте. "Эх, жаль, ничем не помочь донцам, если, конечно, там остались живые". — Валуй стукнул по борту стеклом, чуть не разбив.

На следующей галере заметили выплывший из дымной завесы струг Лукина. Тревожные крики раздались с палубы. Казаки, наверное, из последних сил навалились на весла. Вражеское судно, словно попавший в засаду тележный обоз, пыталось неловко развернуться. Но, казалось, ему не хватает места, будто несколько возниц одновременно и торопливо поворачивали телеги на узкой, зажатой со всех сторон высокими деревьями дороге. Борзята, сгибаясь на носу, уже чиркал кремнем над фитилём. Искры от камня летели снопами.

С галеры ударили ружейные выстрелы, и корму заволокло густым дымным месивом. В нём и исчезла ещё одна бомба, следом мелькнул синий бок бутыля. Казаки на короткий момент перестали грести и, отдуваясь, замерли с открытыми ртами. Бабахнуло тут же. Галера, будто ждала взрыва, легла в дрейф, как по команде. Судно закачалось на волне, в дыму забегали и закричали ещё пуще. Несколько пуль впились в борт струга, в воде неподалёку будто камушки булькнули. Похоже, там стреляли вслепую. Неожиданно Власий Тимошин кинулся вперёд, подхватывая отваливавшегося на спину казака:

— В Антошку Копылова попали.

— Сильно?

— А ну, покажь. — К нему обернулись ближайшие товарищи.

— В груди пуля. — Дароня Толмач качнулся к атаману. — Живой.

— Устройте его там. Дароня, присмотри.

С помощью казаков Толмач бережно переложил раненого товарища ближе к корме, и его спина нависла горбом над раненым: Дароня прижал ухо к груди Антошки. Тот не шевелился, сердце стучало еле слышно.