Азов. За други своя - [16]

Потом, уже отпустив из центра комнаты Лукина, долго обсуждали весь подготовленный к осаде запас, рядили и судили — хватит ли? И если не хватит, то где успеть раздобыть за оставшиеся до высадки турка сутки. Валуй понял, что атаманы всерьёз надеются получать поддержку от казаков, оставшихся сторожить турка вверх по реке. Как они это сделают, он не представлял, но знал, что без толку атаманы рассчитывать на что-то не будут. Когда наконец закончили, Валуй, уже иногда ловивший себя на лёгкой дремоте — всё-таки нешуточно устал с дороги, облегчённо вздохнул.

Вечер разливался во всю ширь небосклона густо-красными красками. Уже закатившееся солнце ещё цеплялось за краешек окоема бледными бордовыми руками-лучами, словно не желая падать в темень, но медленно пальцы слабели, истончались, пока совсем не растворились в сумерках. Потная, изрядно выпачканная одежда раздражала, и он торопился домой, испытывая нестерпимое желание помыться, переодеться в чистое и уснуть. Можно даже не евши.

В курене не спали. Красава и Космята, устроившись за столом напротив, нежно поглядывали друг на дружку. Тихий разговор лился в горнице, и Валуй, догадывавшийся о чем-то таком, нарочно стучал сапогами по двору и по глиняному полу прихожей.

Красава, завидев брата, кинулась ему на шею. Валуй, поцеловав сестрёнку рядом с глубоким шрамом на лице, мягко отстранился. Ещё раз вспомнил, как освобождал сестрёнку, здесь, в крепости. Она вместе с другими полонянками месила солому с глиной — саман готовила для турок. На другое дело её, калеку, к счастью, не брали. Да уж, когда она резанула себя по лицу литовкой, чтобы не достаться знатному ногаю, думала, теперь на себе крест поставит. Ан нет, друг Космята влюбился и на шрам не глянул. А теперича двух пострелят растят. На островах сейчас парни где-то, вместе с остальной детворой из крепости.

Валуй вздохнул, скидывая перевязь сабли через голову:

— Погодь малость, мне бы в порядок себя привести.

Она всплеснула руками:

— Одного уже привела кое-как. Такой же был, чертяга. Сейчас и тебя отмоем. — И бросилась к бачку с водой.

Валуй устало опустился на лавку рядом с Космятой. Тот немного подвинулся.

— А Васяня где?

— А. — Сестра махнула рукой. — Он последние деньки дома не живёт. Всё с парнями по делам носится. Какие-то задания у них. Да. — Она обернулась. — Твои, Космята, земляки, с Белгородчины.

— Ну, то надо. Нехай, носятся. В казачьи дела вникают — пригодится.

Космята поднял подбородок:

— Земляки? Это интересно. Надо будет их проведать.

— Конечно, надо. — Красава замерла с тазом в руках. — Мать-то, когда собираешься навестить? Стыдно сказать, внуков своих не знает, а внуки — бабку.

Космята виновато опустил голову:

— Сама же видишь, то татары, то турки — всё никак не выберусь.

Валуй сморщил лоб:

— Красава всяко-разно верно гутарит. Вот, как только турка побьём, так и собирайся. Не пойдешь, сам заставлю.

— То дело! — Красава налила в таз воды и повернулась к брату. — А ну, скидывай это хламье, стирать буду.

Валуй засмущался:

— Да ладно тебе, сестрёнка, я и сам…

— Не знаю никаких "сам". Скидывай, сказываю. Космята, дай-ка ему чего накинуть, коли он такой стеснительный.

Космята послушно направился к сундуку у стены. Расцепив верхние палочки у горла, Валуй потянул зипун через голову.

Когда Красава наконец упорхнула в прихожку, где затеяла стирку, Космята, усевшись напротив, сложил руки перед собой:

— Ну, что там, в штабе, гутарили? Мы уже и сбор у стены провели. Фроська с Муратко нас собрали. Хорошо, увидели, какие уставшие и отпустили. А тебя что-то долго там мурыжили.

— А… — Махнув рукой, атаман поправил сползший с голого плеча космятовский кафтан. — Про что только ни гутарили. Самое главное, что завтра ворога ждут.

— Это я понял.

— И ещё интересное дед Черкашенин сказал. Думает он, что турки такую огромадную армию собрали, не столько на нас, казаков, — нас они всяко-разно собираются за несколько дней прихлопнуть, — сколько на Русь.

— Неужто на Русь? — Заскочившая на минутку Красава, вытирая руки полотенцем, оперлась бедром на плечо мужа. — Зачем же это им?

— Похоже, хотят православных под корень свести. Побить поболе, а каки выживут, всех в рабство определить.

— Всех до одного? — Сестрёнка прижала руку к губам. На глазах блеснули слёзы. — Что за изверги-то? А что нам-то теперича делать?

Космята приобнял супругу:

— Драться, что делать? Так драться, как никогда, может, и не дрались.

— Ой. — Красава выпрямилась. — С утра пойду в храм, помолюсь Николе — заступнику казачьему.

— Помолись, — устало вздохнул Валуй. — Нам теперь всем надо молиться, потому как всяко-разно без Божьей помощи супостата не одолеть.

— Наливай борща брату. А то он, поди, с голодухи уже помирает. — Космята оглянулся на жену строгим взглядом.

— Что это я? — сразу же засуетилась она. — Идём, я тебе пока на руки полью. А то и правда, когда там вода согреется.

Пока Валуй ел, Космята поглядывал на друга с интересом, словно собирался о чем-то спросить, да не решался.

Наконец Валуй отложил облизанную ложку, и Степанков не утерпел:

— Никак присказку деда Черкашенина решил перенять?

Валуй задумчиво покосился на друга. Он и сам не знал, что это ему взбрело в голову вторить за дедом его "всяко-разно". Почему-то показалось, что так, с черкашенинской приговоркой, важности себе прибавит, возраста. А то что такое двадцать одно лето? Некоторые казаки в подчинении раза в два старше будут, а то и того поболее: