Азиаты - [122]

— Приведите поручика Крашева ко мне! — приказал Надир-шах. Он молча выжидал, пока русский офицер предстанет перед ним. Вскоре он подошёл с выпученными от страха глазами и доложил о себе. Шах сказал, обращаясь к Голицыну и генералам, нежели к самому поручику:

— Дорогой друг, я ценю твоё усердие ко мне… Я дарю тебе всех коней — это цена твоего усердия. Кони мне не нужны. Я только жаждал удовлетворения от русского правительства — и получил его.

Представители России замерли от поистине сказочной щедрости Надир-шаха. Видя их онемевшими, он скупо улыбнулся и направился в другой шатёр, где намечалось пиршество.

XII

После новых смятений в Хорезме и прилегающих к нему землях приплыли на купеческом судне с Мангышлака в Астрахань туркменские ханы Камбар-бек, Кара-батыр, Онбеги-Суерган и Чапык-Нияз-батыр. Четыре года они, живя то у калмыков, то возвращаясь на Мангышлак. добивались подданства России. Сначала отправили письмо астраханскому губернатору Голицыну. Прочитав прошение туркмен, он велел передать, что письмо без печати, а потому к представлению её императорскому величеству не годится. Потом по пути в Санкт-Петербург остановился на мангышлакской пристани Тюбкараган хивинский посол Аджи Магомед Ахун Мулла Гуреунов Пояснил он туркменам, что едет на коронацию императрицы Елизаветы Петровны, а потому, как человек государственный, требует к себе и сопровождающим его людям уважения. Туркменские ханы приняли его уважительно, но тоже попросили передать её величеству личное их послание. Посол помог мангышлакцам написать таковое. «Её императорского величества рабы, живущие при Мангышлаке трухменские старшины делинского роду: менгли-ходжинского роду Суерган Онбеги, угринского роду Мамедберды-бек, курбанского ролу Карабатур, бюрунчурского роду Али-бай, иклирского роду Баубек-батур; мы вышеописанные вашего императорского величества рабы, и с мамгышлакскою землёю желаем быть рабами, и в подданстве вашего императорского величества, чего ради сие наше прошение, написав, хивинскому мулле Аджи Магомеду вручили, дабы оное до вашего императорского величества дошло».

Хивинский посол по прибытии в Астрахань передал письмо туркмен Татищеву. Тот тоже чуть было не отмахнулся, сказав с досадой: «Печати где?!» Но сообразил, откуда быть печатям у туркмен, они, небось, сплошь безграмотные, да и канцелярии своей не имеют. Написал губернатор туркменам ответ: «…советую, ежели имеете желание своё быть в подданстве её императорского величества, то извольте обо всём… обстоятельно написать и к тому свои печати или знамёна приложить… Из вас, старшин, из знатных люден несколько человек… отправлю ко двору ея императорского величества со всяким удовольствием, ибо оное ея императорскому величеству весьма будет угодно…»[45]. После многих сходок и горячих споров, кому ехать к Елизавете Петровне, мантышлакцы выбрали четверых самых знатных и влиятельных ханов— старшин своих родов и приплыли в Астрахань.

Татищев встречал туркмен с отменным гостеприимством: в губернаторской, зале столы были накрыты и кресла модные поставлены. Ко дню приёма пригласили из Арзгира в качестве переводчика Арслана, выбранного в поездку к русской царице. Садясь за стол и усаживая гостей, Татищев велел Арслану сесть рядом и переводить всё дословно.

— Как доехали, господа туркмены?

— Слава Аллаху, благополучно. Буря немного покачала, но сами остались целы и подарки тоже. Вот, дорогой Василий Никитич, для вас подарок привезли. — Камбар-бек велел слугам развернуть текинский ковёр.

Татищев насупился, вспомнив каземат Петропавловкой крепости.

— Спасибо, уважаемые гости, за прекрасный подарочек. Но, думаю, сей ковёр сгодился бы и для апартаментов самой императрицы Елизаветы Петровны. А мы, астраханцы, вовсе без подарка обойдёмся.

— Русской царице тоже большой ковёр везём и ещё много всяких вещей, — отвечал с гордостью Камбар-бек. — Есть туркменские, есть персидские драгоценности.

— Кстати, коли уж ты, Камбар-бек, упомянул о персах, то скажи нам, что там у вас в Хорезме опять произошло? Вроде бы Нурали-хана сбросили, а сына Ильбарсова на трон посадили?

— Так и есть, дорогой Василин Никитич. Сын его, именованный ныне Абулгази-ханом, сидит на престоле и охраняется большим войском персидского шаха Надира. Персы от всяких податей его освободили, а туркмены остались при податях и земли своей лучшей лишились. А было то ещё в прошлом году. Тогда все туркмены съехались в Куня-Ургенч, а оттуда пошли к Хиве и окружили её. Абулгази-хан закрыл все ворота и сидел безвылазно целых восемь месяцев. Удалось ему, однако, тайком отправить своего человека в Хорасан. Как добрался он туда — так и шум поднял: «Ой, туркмены нас голодом уморить хотят!» Надир-шах тогда направил на нас своего племянника Али-хана и тридцать тысяч войска с ним послал. Не выстояли туркмены — отступили от Хивы, подались на юг, к Балханским горам да к Атреку и Горгану. Землю от Арала до южных гор мы своей родиной называем, а жить нам на ней не дают: бегаем то туда, то сюда. Вот потому и решили просить русскую государыню взять нас под свою крепкую опеку. Станем жить под русским крылом, никто другой не будет страшен, да и не посмеют нас затронуть ни Хива, ни Персия. Оказавшись же при государстве российском, желали бы мы, чтобы её величество сделала указ на постройку при Тюбкарагане большого города со складами и домами, и чтобы в этом городе жил крепкий русский командир. И ещё просим дозволить русским купцам со всякими товарами и съестными припасами к нам приезжать и торговать с нами… А когда же слух пройдёт, что при Тюбкарагане построен город, то тогда и все другие туркмены прикочуют к нему и тоже станут подданными русского государства.