Азиаты - [121]

— Слава те Богу, — перекрестился Татищев, — хоть князю Василию Александровичу покой предоставили. Обо мне бы ты вспомнила, матушка императрица!

Шли недели и месяцы, на Волге и севере Каспия, на Кизляре и Тереке свирепствовала зима. Приостановилась и без того квёлая жизнь в Астрахани. Темень жуткая по ночам, да завывание волков за городской стеной и в чистом поле. Изредка в барских домах и у самого губернатора устраивались балы, но Татищев не был охоч посещать увеселительные вечера. По ночам сидел перед лампадкой, строчил письма в Петербург и писал историю государства Российского. Незаметно прошёл ледоход, очистилась ото льда волжская дельта, птиц поналетела тьма-тьмущая, рыбаки астраханские подались к Тереку и Куме на подземные погреба — вавилоны — коптить и солить рыбу. И вновь персы напомнили о себе: захватили рыбацкие лодки и рыбаков вместе с ними. Мирза Джелюль отправил одного из русских к губернатору с требованием везти в персидский лагерь провиант и лошадей. Напоминал в письме мирза Джелюль о Голицыне, чтобы ехал поскорей в Дербент, ибо его Величество Надир-шах «потерял вожжи управления народами Дагестана» оттого, что Россия спит, до самых крыш засыпанная снегом, и русский посланник Голицын тоже спит беспечно. Татищев показал письмо Голицыну. Тот взъерепенился:

— С пустыми руками к шаху не поеду! Где обещанные ему лошади, где провиант для шахских войск?!

Братищев, зимовавший в Дербенте, летом прислал донесение губернатору: «Его шахово величество в партиях ездит и непрестанно себя упражняет в опустошении деревень, и травлении новых хлебов, а обывателей бедных и нищих отчасти вырубает…». Письмо привезли дагестанские владельцы, тайно бежавшие из-под ока Надир-шаха в Астрахань. Не в силах больше терпеть «мучительств» просили русскую императрицу принять их в подданство России. Более 1500 аулов, насчитывающих 65700 человек, били челом об избавлении их от персидского ига. Татищев немедля отослал прошение народов Дагестана в Петербург, предупредив канцлера: идёт де разложение огромной армии Надир-шаха, насчитывающей до 200 тысяч человек. Сила сия, потеряв управление, может выплеснуться за пределы Кавказа, и тогда худо придётся всем.

В самый разгар лета, когда начали поспевать арбузы и фрукты, загрузили астраханцы несколько судов бахчевыми — повезли в Дербент. Следом ушёл другой караван судов, гружёных пшеницей и хлебом. С Кумы туркменские джигиты погнали к Дербенту калмыцких лошадей.

— Весомую дань отослали персидскому шаху — пора бы военным отправиться в Дербент да разузнать толком, что там делается, — рассудил Татищев.

Следом за хлебным караваном выехали в Дербент генерал Тараканов и князь Владимир Долгоруков, прибывший из Петербурга.

Шахский лагерь — сотни походных шатров, поставленных па равнине близ Дербента, — кишел военными, маркитантами, торгашами близлежащих сёл. Всё, что завозилось сюда на продажу, мгновенно раскупалось шахским воинством. Шаху доложили, что русские привезли хлеб и пригнали коней, и он выехал из Дербента в сопровождении гвардии в походный лагерь. Русские генералы и князь Голицын поклонами приветствовали его, когда он слез со скакуна и направился в свой жёлтый шатёр. Принимая русских гостей, видя, как они подавлены встречей с ним, надменно изогнул брови, усами шевельнул и сказал сердито:

— Ваше счастье, что подоспели вовремя: ещё день — два и мои войска пошли бы искать хлеб в русских губерниях!

Русские степенно засмеялись и примолкли, понимая что Надир-шах не шутит.

— Передайте мой салам вашей алмазноглазой императрице, спасибо ей за дары, доставленные в мою ставку. Когда народы Кавказа преклонят свои головы у моих ног, когда заплатят мне за каждую каплю крови, пролитую моими воинами па Кавказе, я стократно верну свой долг императрице Елизавете.

Ни Голицын, ни генералы не ждали от Надир-шаха мзды за привезённый товар и пригнанных лошадей. Заговорили сразу трое:

— Ах, что вы, ваше величество!

— О чём может быть речь?!

— Россия всегда была тверда по выполнению русско-персидских договоров и по силе возможности оказывала помощь вашему величеству! — высказался последним князь Голицын.

Надир-шах тяготился столь мелкими делами, кон приходилось ему теперь вести с Россией. Всем своим видом он показывал, что его величество выше и благороднее, чем видят его сейчас. И случай блеснуть своим рыцарством вскоре представился.

Почти целый год не давал житья астраханский губернатор Татищев поручику Крашеву, напоминая ему— ласково и угрожая судом, чтобы хоть из-под земли, а сыскал сто девять шахских жеребцов, угнанных гребенскими казаками. Что касается двух с лишним тысяч рублей, губернатор внесёт их сам, и Крашеву беспокоиться о них и отыскивать в кошелях казаков нет надобности. Поручик Крашев скупил у донских казаков с полсотни боевых коней, в основном, кабардинской породы, а большего сделать не мог. Пришлось Татищеву послать вице-губернатора князя Барятинского в казацкие станицы и самому заняться скупкой скакунов. Теперь сто девять жеребцов с конюхами стояли, как на смотру, поодаль от шахского шатра. Его величество обратил на них внимание сразу, как только приехал в лагерь. Переговорив о самых важных делах с представителями русской державы, он первым поднялся с ковра и, выйдя из шатра, остановил взгляд на кабардинских скакунах, стоявших длинной шпалерой. Увидев Надир-шаха, все, кто был в лагере, повалились на колени и так стояли, склонив головы, пока он наслаждался красотой пригнанных жеребцов. Мирза Джелюль тихонько пояснил ему, что это те самые кони, которыми владел его брат Ибрахим, а потом их захватили гребенские казаки. Ныне же, выполняя требования Надир-шаха возвратить коней, поручик Крашев доставил их его величеству шах-ин-шаху.