Автово - [11]
— Да, ребята, — сказала она уже нам вслед, — та комната, в которой лежит зеркало, предназначена для девочек. Это, кажется, на 3-ем этаже.
Итак, мы пошли, по дороге рассматривая ключи. Выяснилось, что на 3-ем этаже нам предлагают всего две комнаты: 303 и 323. На 2-ом этаже нашему вниманию были предоставлены: 209, 211, 212а и 214. То есть всего было шесть комнат.
В принципе, после вчерашнего, в них ничего не изменилось. Всё было также грязным, холодным и противным. Только на каждой кровати появились матрац и подушка.
Мы с Игорем проверили везде свет, розетки, чуть тёплые — а значит, работающие — батареи. Разбитых окон вроде бы тоже не было.
Когда мы открыли 212а, то увидели, что она раза в два меньше всех предыдущих. Оказалось, это — комната на двоих. Путем неимоверно запутанных и трудных умозаключений, а также имея в виду наличие двух кроватей, мы догадались об этом сами.
212а была вся обклеена розовыми обоями, что сразу бросалось в глаза, и представляла собой ярчайший контраст по отношению к мрачным стенам в других комнатах.
— Вот и наша комната, — безапелляционно произнёс Игорь, — моя и Рябушко.
Я даже и отреагировать сразу не смог. Вот, думаю, захапал себе самую красивую.
Пошли мы дальше. Это была 214-ая. Она оказалась тоже двухместной, из чего мы сделали вывод, что все комнаты по одной стороне (нечётные) четырёхместные, а по другой (чётные) — двухместные.
214-ая не была обклеена обоями, но я тут же положил на неё глаз. Всё, здесь буду жить я с Владиком, а Рудик пусть катится ко всем чертям. Это были мои первые мысли, но тут же я представил картину завтрашней встречи и понял, что просто не смогу сказать Рудику такое. Ведь куда он денется? Он один, совершенно один и никому не нужный. Ведь он, чего доброго, так и останется в коридоре. Значит, придётся селиться втроём в четырёхместке, а значит, четвёртым будет Коммунист! Но что же делать, как от него избавиться?
И тут меня осенила совершенно бредовая идея, которая могла прийти в голову только такому идиоту, как я.
Я придумал поселиться втроём в двухместке. Тогда уж на все 100 % никакой Коммунист нам не страшен. Он сюда просто не влезет!
Мысль, и правда, была идиотской ещё и потому, что кубатура комнаты вряд ли могла позволить себе вместить дополнительную кровать. Вернее, позволить-то она позволит, а вот где ходить, то есть передвигать ногами и, вообще, вести повседневную жизнь, было вопросом неразрешимым.
Но тогда это меня не волновало. Все мои мысли были о Коммунисте, а точнее — против него. Ничего кроме этого меня не волновало. Я рассказал обо всём Игорю, но у того даже грамма удивления не появилось на лице. Он, наоборот, даже поддержал меня.
Итак, на втором этаже всё нормально и мы поднялись на 3-ий этаж.
В 323-ей комнате оказалось зеркало. Значит, это была комната для наших девиц. Почему-то мне показалось, что она чуть-чуть больше остальных.
Короче, здесь всё было нормально, в 303-ей тоже, и мы стали думать, кого и куда раскидать по комнатам.
С Рябушко и моими будущими соседями вопрос был уже решен, а вот с остальными…
В первую очередь наши мысли заняла 303-я комната, так как сюда нужно было посадить кого-то, кто более-менее нормально общался с девчонками.
Поскольку наша группа, повторюсь, довольно дружная, то с общением у нас было всё в порядке. Поэтому чисто дружеские отношения здесь не учитывались. Зато мы учли несколько другое чувство — какое, сказать трудно, но что-то уже давно витало в воздухе.
Да-да, у всех, и у нас с Игорем в том числе, словосочетание «Васильев-Лариса» ассоциировалось с чем-то непонятным, но какая-то связь была. И, после недолгих дискуссий, в 303-ю мы «поселили» Васильева и его «команду». В то время мы уже знали, что под этим подразумеваются Костик и Лёша, а также Сима. Всё-таки, это они перехватили Симу к себе и жаждали жить втроём.
На втором этаже за оставшимися двумя кучками (Чеченев, Паша, Коммунист и Наиль, Марат, Султан, Пахом) мы закрепили 209-ую и 211-ую соответственно, ещё раз осмотрели все комнаты и закрыли их на ключ. Игорь дал мне ключи от 214-ой, и мы разошлись, договорившись встретится завтра на вокзале.
Приехав к тётке, я рассказал обо всём, что сегодня случилось, и о моём намерении жить втроём в двухместной комнатушке.
— Ничего, мы и не так ещё жили, — успокоила меня тётка и уже в надцатый раз начала рассказывать о своей молодости, и как она жила в общежитии…
— Сегодня великий день! — подумал я, как только проснулся, — сегодня 13-ое февраля 1994 года, воскресенье. Сегодня приезжают наши. Сегодня они и я сам впервые будем спать в этой мерзкой общаге. Познаем сладость тюремного заключения в её мрачных стенах.
— Я-то уже оправился после первого шока, а вот как будет с остальными, — ехидно подумал я уже за утренним чаем.
Вчера мы договорились с дядькой, что поедем в общагу к обеду — он поможет мне перевезти туда вещи. Затем я планировал немного прибраться (правда, не представлял чем), и уже оттуда ехать на вокзал.
К обеду мы, действительно, были на месте, я стоял перед 214-ой и пытался её открыть. Руки дрожали, я боялся показать комнату своему дядечке. Я, вообще, удивлялся, как он ещё мог тут оставаться. Мне казалось, что он убежит с криками ужаса сразу, как пройдёт мимо туалета по коридору «весёленьких стен». Но, наверное, его хорошо воспитывали, ведь как ещё можно объяснить тот факт, что на лице его была натянута улыбка, которую он изо всех сил пытался сохранить.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.