Автопортрет - [30]

Пригородный трен. Мы возвращаемся после попойки. Держимся за руки как и положено влюбленным, подруга в стороне несколько и как бы отстраненно так на нас посматривает. Время от времени мы обмениваемся с ней молниеносными взглядами – бликами, взглядами – молниями, но ты основательно загашена после вчерашнего и тебе того не до того, тебе того не видать. «Продаст, продаст, как пить дать продаст…», непрерывно бьется в разломаную с утра пораньше голову, на все сто процентов причем бьется под стук колес в голову вспоминающую все известные ей крылатые и просто изречения про проклятую водяру, скотинящую и зверящую человека. А ведь поначалу славно было, путем, нормально, прилично вполне и даже – с трудом, но вспомнил слово это заграничное непроизносимое, да вот же оно – респектабельно!, вот как было на деле самом!

Аmor, как – то процвиринькала ты, а не махнуть ли нам на плэнер, и ты живописала и плэнер, и компанию донельзя интеллигентную, и как действо это будет выглядеть замечательно, и как было не согласиться провести погожий денек в богатом и чистом пригороде, на берегу водоема, поваляться на песочке, попить, поесть, погулять, покутить в ресторации по такому поводу закрытому для всякого люду приблудно постороннего но для нас открытого гостеприимно где подругин папа там вроде ключника и приглашает нас да и не только в гости для приятнейшего времяпровожденя. И было все как задумано и обещано, и чистый пригород ухоженый, и погода прекрасно солнечная, и водоем с пляжем, и компания донельзя интеллигентнейшая и так само культурнейшая в точности не упомню какая, и ресторация со столами ломящимися от жратвы да пойла на любой тебе смак и вкус, и подруга разом с папой, козлом старым, распутником, глаз на тебя с сей же момент положивший, даже подруга… будь она неладна… тоже… И то, давно забытое, что называется «роскошью человеческого общения» застолье, базар, музыка, валяние на чистом изумрудном песочке, купание – загорание (хорошо не потоп никто), ты, рядом любимая и неглядная, подруга такоже где – то рядом… будь она неладна… Если я не ошибаюся, а в даном случае я не ошибаюсь, мы все, в том числе и ты лично, Аmorосновательно перепились и как было не перепиться в день такой чудный, в компании такой расчудесной, да при выпивке, да при закусе, да при водоеме, да при музоне, да при, чуть было не написал – подруге твоей опять же ага… Ну не возвращаться же в состоянии таком да еще на ночь глядя, ведь правда, и кто бы не согласился, ты первая, и вот уже откуда ни возьмись поразбросаны промеж бутлей пустых на полу там же матрацы разноцветные куда кулями бесформеными повалилась публика культурная, интеллигентная, начитаная, разно и всесторонне развитая и образованая вроде тебя, меня, папы козлаглаз с тебя не сводившего да дщери его, распутницы малолетней, волею судеб или по недоразумению случайному на соседнем матраце притулившуюся… и в усмерть, да как и все мы!, пьянючую.

«А поутру они проснулись». Эту шукшинскую вещь я смотрел в одном из питерских театров в те страшные доисторические времена, когда, простой советский человек мог себе позволить не только пойтив театр, но и запломбировать зуб, да много чего мог себе позволить! Да, так вот, когда по утру они проснулись, оказалось, что кабак последи ночи взломан да ограблен банально. Бюро, из которого злоумышленик (ики?!) вынесли недопитое, хотя как там могло остаться недопитое, вот в чем вопрос?, музон, да еще бухло из бара. Ошарашеные и вмиг протрезвевшие глядели мы друг на дружку пооткрывав одновременно рты и глаза до сих пор залитые отказываясь верить происходящему. Как водится в случаях таких прискорбных тут же начались какие – то никчемные разборки инициированые распутным козлом папашей к тому же к пьянству склонному, ему бы радоваться что не поубивали, хотя как лицо материально ответственное его понять можно, но подозревать в учиненом разбое гостей дорогих, меня (МЕНЯ?!). «Да Игорь еще свою последнюю рубаху отдаст!» – заступилась ты за меня, и это правильно будет! Лучше бы за дщерью своей присматривал, довольно злобно подумал я про себя конечно, искоса поглядывая на подругу. Вроде ничего. А может это мне приснилось. Померещилось. Пьян был в усмерть. Ничего не помню. Ничего не видел. Не слышал. И не знаю. Ничегошеньки. Так и будем держаться на дознании. До конца победного. Что с пьяни взять?

Я по прежнему нескончаемо болтаюсь – мотаюсь между тобой, пригородами, Мар – дэль – Платой, Бразилией, не вылезая из машины, трена, автобуса, самолета. В жизни моей появился новый смысл. Денег вполне достаточно, ты выбросила на мусорку свою тележку, кормившую и поившую тебя все это подлое и проклятое время, не встаешь ни свет ни заря, не наматывешь бесконечные километры, не улыбаешься заискивающе каждому придурку, не дрожишь о куске хлеба, крыше над головой и дне завтрашнем, жизнь закрыта, это комфортно, спокойно, умиротворенно, по себе знаю, когда жизнь закрыта – жизнь можно. В принципе мы ведем себя так как хочем. На уик – уэнд выбираемся как правило в ресторацию, у нас их полюбившихся несколько, затем – Буэнос город ночи, все происходит в зависимости от настроения и выпитого. Возвращаемся домой или – да почти всегда!, пускаемся в поисках ощущений и новизны в дом свиданий, нам ведь так нравится рассматривать происходящее в огромных, на все стены, пол, потолок, двери – зеркалах, а Аmor? Затем на наши высосаные любовью тела нападает дикий голод и мы летим куда глаза глядят посреди ночи, эй, такси, и вот вокруг нас официанты шпалерами и в фраках белых и при бабочках все как один, молчаливо и подобострастно пока ты листаешь меню, я не листаю, мне все равно, затем, затем в такси ты забросишь свою ногу в ажурном черном чулке что на шпильке и таксист, кинув взгляд короткий в зеркало заднего вида вцепится мертвой хваткой в руль, стиснет зубы и выжмет педаль акселлератора до упора, до упора, до упора продолжается наш безудержный гудеж и проматывание жизни, пир при надвигающейся чуме, раскаты грома которой доносятся все явственней и которые мы упорно не хочем слышать.