Автомобилья поступь - [14]

На набережной жерла пушек присели на корточки,

Выплевывая карамелью ядра из толстых губ.

Прибрежия раздули ноздри-пещеры,

У земли разливалась желчь потоками лавы,

И куда-то спешили запыхавшиеся дромадеры

Горных хребтов громадной оравой.

А когда у земли из головы выпадал человек,

Как длинный волос, блестящим сальцем, –

Земля укоризненно к небу устремляла Казбек,

Словно грозя указательным пальцем.

«Над гневным лицом бульваров осенневших…»

Над гневным лицом бульваров осенневших

Вскинуты веревочной лестницей трамвайные молнии гулко,

И стая райских пичужек, на огненные верна витрин прилетевших,

Запуталась бешено в проволоке переулков,

И в железно-раскиданном городом блеске

Море вздыбило кулаки разъяренных валов,

И сморщенное небо в облачно-красной феске

Оперлось на упругие дымы фабричных клыков.

И небо расточало ураганы, как пинки свирепые,

Сбривая зеленую бороду провинций быстротой,

А солнце скакало смешно и нелепо,

Нагло покрикивая, как наездник цирковой.

И в этом дзенькании сквозь гребни смеха,

Где бросали в тунели поезда электрической тройкою взгляд

– Звуки строющихся небоскребов – это гулкое эхо

Мира, шагающего куда то наугад.

«Вежливый ветер схватил верткую талию пыли…»

Вежливый ветер схватил верткую талию пыли,

В сумасшедшем галопе прыгая через бугры.

У простуженной равнины на скошенном рыле

Вздулся огромный флюс горы.

Громоздкую фабрику года исцарапали,

Люди перевязали ее бинтами лесов,

А на плеши вспотевшего неба проступили капли

Маленьких звезденят, не обтертые платком облаков.

Крылья мельниц воздух косили без пауз,

В наморднике плотин бушевала река,

И деревня от города бежала, как страус,

Запрятавши голову в шерсть тростника.

А город приближался длиннорукий, длинноусый,

Смазывающий машины кровью и ругней,

И высокие церкви гордились знаками плюса

Между раненым небом и потертой землей.

«Безгрудой негритянкой прокинулись черные пашни, веснея…»

Безгрудой негритянкой прокинулись черные пашни, веснея,

Сквозь женские зрачки, привинченные у оконного стекла,

И пляшущая дробь колес, набухая и яснея,

По линолеуму коридора и по купэ протекла.

А юркая судорога ветра зашевелила шершаво

Седые пряди берез над горизонтным лбом,

И из прически выскакивал, с криком «браво»,

Зеленой блохою лист за листом.

И огромной заплатой на рваной пазухе поля

В солнце вонзился вертикальный плакат папирос,

И кисть речной руки, изнемогшая в боли колик,

Запуталась в бороде изгибистых лоз.

А в женщине, как в поезде, дремали крылья апашки,

Полдень обшарил ее браслетные часы,

И локомотив, подходя к перрону, рассыпал свистков мурашки

И воткнул поверх шпал паровые усы.

«Сгорбленное небо поджало губы и без смеха, без шуток…»

Сгорбленное небо поджало губы и без смеха, без шуток

Обшарило мир черными перчатками сердитых ночей,

А трамвай занозил свой набитый желудок

Десятком угрюмых, спешащих людей.

Мягким матрацем развалилась ночь-усталка

И обмуслила лунной слизью ораву домов,

Которым сегодня особенно жалко

Забыть удары исступленных молотков.

В загородном парке сумрак вынул свой плотничий резак

Чтобы сгладить шероховатые абрисы ели.

Я слышу, как щелкает внутри меня мерный Кода́к,

А женщины говорят, что это сердце ворочается в постели.

Я только что повзрослел, я еще пахну лаком и клеем,

Но уже умею в мысль вдавить зубы острых слов.

Давайте, ласкающим в глаза неосторожно свеем

Легкие морщинки ночных голосов!

Мы знаем: все вопли, все вскрики, проклятья и всхлип

Неумеющих плакать над пудрой безмолвья,

– Это только огромный, колоссальный скрип

Земной оси, несмазанной кровью.

Священный сор войны

Война

Трамплин зенита вскинул солнце в купальню неба

И оно заплескалось среди волн облаков…

Голосом глухим, задрапированным в траур крепа,

Война запела под аккомпанимент лязгнувших штыков.

Обтирая со лба пот, на кровь похожий,

Платком из марли и из бинта,

Лицо изморщила окопами у придорожий,

Причастилась набожно у Красного Креста.

Лишь я, война, одна свободна!

Броском чугунного ядра

Я, старая, пускаю ко́ дну

Дредноуты и крейсера.

Покрыв туманом, как шинелью,

Мой хриплый, старческий коклюш,

Простым плевком моим – шрапнелью –

Оплевываю сотни душ.

Зрачок мой слишком черный взглянет –

И в миг, за сотни верст, там, в городах,

Листок газетный черным станет

От объявлений о похоронах.

Когда ж, устав от грузных гирь,

Я кровью пропотею, на копье,

Чтоб высушить, в знак перемирья,

Развешу мокрое белье, –

Что ж, радуйтесь вы флагам этим,

На кладбищах вы вздох на вздох

Кладите и твердите детям,

Что победил войну ваш бог!

Но, человек, страшись меня ты!

Не спорь с хрипящею войной!

Настанет день – и, как гранату,

Я в Марс метну ваш шар земной!

Франция

Да! И в тебя дым пушек куцый

Впился, свиреп и дальнозорк, –

Котел европных революций

И грез народных мрачный морг!

Вот – конь войны развеял гриву

Из дыма, зарев и клинков…

Страна забыла, что игрива

Была в шампанском кабаков.

Вчера кричала, браво ты же

Кокоткам пляшущим вдогон, –

Сегодня на висках Парижа

Синеют локоны знамен.

Не для того-ль, с лицом суровым,

В полях от пули пал солдат,

Чтоб здесь Наполеоном новым

Назвался новый Герострат?

– Нет! На постели из заводов

И фабрик, павших под огнем,

Ты родила в щемящих родах

Весть о победе над врагом!

Пусть в желти огненных закатов