Австралийские рассказы - [47]

У меня озябли пальцы, — стало холодно. Я была совсем одна, не с кем словом перемолвиться. Отец с матерью с утра уехали в Батерст, а кругом дороги были полны бродяг, которых влек на Запад блеск золота. Уилл скрылся из виду, и сразу ледяной волной на меня хлынул страх. Утром Мэри Стонтон приглашала меня к ним на танцы. Теперь я пожалела, что отказалась. Но все-таки, будь душа у Мэри такая же прекрасная, как и лицо, не наговорила бы она про меня столько гадостей. Не мешало бы ей попридержать язычок, хоть она, может быть, и верх совершенства, — как про нее думает стражник Кэйси. Всякой женщине успех приятен, а Мэри совсем задрала нос; успех до того отполировал ее гордыню, что от этого блеска отвернуться хочется. Ну и что же, если у меня серые глаза, — такими их сделал господь; и теперь уже нашелся человек, для которого нет цвета приятней. Еще она сказала, что у меня щеки красные, как у деревенщины. А я и за это поблагодарила бога: значит, я здоровая и крепкая. Бывает, бледнеют и мои щеки, но именно бледнеют, а у Мэри в таких случаях они сделались бы землистые.

Тут я опомнилась и рассмеялась. Вся-то досада из-за того, что Уилл отправился к Лиззи, а ко мне никто не примчится ручку поцеловать! Глупая ты, Кэрри, подумала я, подожди, и твое время придет. Рано тебе забивать голову подобными мыслями. Жизнь еще поднесет тебе эту розу, не миновать тебе и острых ее шипов.

Я повернулась, чтобы войти в дом, но тут неподалеку тихонько заржала Салли и, взмахивая серебристым хвостом, понеслась ко мне по зеленой траве выгона. У изгороди она остановилась и протянула морду над жердями, застенчиво выпрашивая ласку. Я дала ей пирожок и, пока дальний лес не расплылся в сумерках, все болтала с ней и гладила по бархатному носу. И вот, лаская лошадь, я заметила, что она как-то странно себя ведет. Будто слушает меня только одним ухом. Другое все время настороженно подрагивает, словно ловит какой-то отдаленный звук. Но как я ни вслушивалась., ничего подозрительного не заметила. Как ни всматривалась я в темноту, ничего не увидела, кроме сухих деревьев. Зато набралась я страху! Потрепав Салли за челку в последний раз — мне так не хотелось от нее уходить, — я повернулась и вошла в дом.

Огонь в очаге не погас. Сучья, которые всегда весело трещат, рассыпая искры, уже превратились в белый пепел, но все еще мрачно тлели два больших полена железного дерева. Я зажгла лампу, села и стала смотреть на угли: это так приятно, когда хочется помечтать! В девичьи годы голова забита всякими фантазиями; смотришь на язычки пламени и воображаешь самые удивительные истории. Опустив голову на руки, я сидела, слегка отвернувшись от пылающих углей. От жара слипались веки, и вскоре сон сомкнул их совсем.

Вдруг я проснулась — и сразу взглянула на дверь. И комнате стояли двое: высокий и низенький. Оба были в матросских куртках, у одного ужасно косили глаза.

— Кто вы? — сказала я, вставая, и почему-то сильно заволновалась.

— Усталые путники, детка, — сказал высокий.

— От самого Сиднея шагаем, — добавил второй.

— Уже два дня во рту ни крошки, — продолжал первый.

— И ни глоточка, — сказал другой.

— Подумать только, — я притворялась, что верю и сочувствую, — трудно вам пришлось. Ничего, я сейчас вас накормлю досыта, а потом, как кончите, нужно будет вам уйти. Знаете… — я постаралась смягчить свои слова, — мы не пускаем ночевать незнакомых.

— Понятно, — сказал высокий, — ну, накорми нас хорошенько, милочка.

— И как кончим, — прибавил второй, — так и уйдем.

И, посмеиваясь, они пошли к столу.

Ставлю я перед ними холодное мясо, сливки, лесной мед и чувствую, от испуга руки у меня так и трясутся.

— Ты одна, детка? — спросил наконец высокий, развалившись на стуле.

— Да, — но, поняв, что сделала промах, я тут же добавила: — то есть не надолго. С минуты на минуту приедет брат вместе со стражником Кэйси.

Низенький закурил трубку, за ним высокий.

— Пора убираться, — сказал высокий.

Низенький вытащил трубку изо рта и пустил длинное белое облако дыма.

— С чего начнем? — спросил он.

— Со звонкой, — сказал высокий.

Услыхав эти слова, я бросилась к двери.

«Сначала деньги, — подумала я, — а потом?»

— Ты куда? — низенький прыгнул мне наперерез.

— Пустите, — закричала я, — кто-то идет!

Он стоял передо мной, скрестив руки, и нагло улыбался.

— Может, возлюбленный, крошка?

— Мой брат, — ответила я.

Высокий отворил дверь, высунул голову и прислушался. Потом выпрямился и захлопнул дверь.

— Никого, — сказал он, — девочка ошиблась.

— Иди ко мне! — поманил меня низенький, раскрыв объятья.

Я пятилась от него, пока не наткнулась на очаг. Я совсем растерялась и дрожала от ужаса.

— Мой брат — высоченный парень, — сказала я, — он с вами одной рукой расправится.

Они загоготали, и низенький сказал:

— Зато сестричка у него — прелесть!

— Если у вас есть хоть капля совести, оставьте меня в покое. Скажите, что вам нужно, — я отдам.

— Лови ее на слове, — вставил высокий.

— А как же, — сказал другой. — Так что же ты нам дашь?

— Чего вам нужно? — обрадовалась я.

— Да, разных разностей, детка, — сказал он.

— Табачку, — стал перечислять его приятель, — чаю, сахару, мучицы…