Август в Императориуме - [95]
«Хватит шататься по улицам!» — словно врезавшись в невидимую стену, в следующий миг решил он неожиданно для самого себя. От утренней бодрости не осталось и следа, изнутри накатывали усталость и безразличие, а на глаза откуда-то наплывала ячеисто-зыблющаяся цветными фракталами разлапина. «Наведённая телеома», — сообразил барон и, закрыв глаза, из последних сил сфокусировал восприятие. При ближайшем рассмотрении телеома оказалась медленно обозримым, во всех раскачивающихся деталях от ржавой клепки до вскипающих брызг, вращающимся деревянным колесом-водохватом… Откуда навелось или кто навёл, что там за вода в топко-склизких, замшело-дремучих бадьях-коробах-боях-карабах-буях-карабух… Что там за паях-нарабох, осторожно-ловкой уховёрткой, неуловимой виверрой наперед проскальзывающий между рэпид ай мувемент, между мупид рай в засыпах-засыпах-так и недозасыпах… без твоих молний о гроза моя тоска и та покрыта тьмой ты близко а как будто за морем сверчок сверчок сверчок немой
Да и что такое волна, как не застывший на миг заснеженный горный хребет! И только этот миг у тебя и есть — вон ты, приглядись: с трудом карабкаешься по чудовищному ребру, на дне позеленевшего бурана, на длиннющем стебле водокачнувшейся водокачки райд зэ снэйк снэйк из лонг сэвен майл я убик убик убик скачу куда хочу я убик убик убик за всех я заплачу я убик дикий убик расширик и углубик когда омнибусы омнибутся на всем скаку присев от радости сирени пламя стеарином оплавив блёклая свеча над крышей дома с мезонином где листья по стеклу стучат сгорала плыли тьмы горени уста белёные листа тень стеариновой сирени ждала прекрасна и пуста и одиночества серее и не заламывая рук созвездья шли по галерее бессонниц и сердечных мук и не было стихотворений а только маленький восток у стеариновой сирени пустой как лунный лепесток сгорая страшно в тайной скуке созвездий и сырых равнин стоять заламывая руки глядеть на дом и мезонин
— Господин барон, позвольте задать Вам один вопрос…
— Что?.. А, да-да, конечно, я к Вашим услугам…
— Когда в последний раз Вы видели своего, насколько нам известно, друга, пофигиста-инжирника Пончо Рупарагу?
— Рупарагу?
— А Вы не знали, что у него, кроме примонима, есть и секундоним?
— Нет…
— Значит, он здорово умел маскироваться! Так когда же?
— Неделю назад. Он что-то натворил?
— Это мы и пытаемся выяснить наряду с его возможным местонахождением! Видите ли, у его работодателя исчезла весьма крупная сумма денег…
— Думаете, это Пончо? Он не такой, уверяю вас, господа…
— А мы этого и не утверждаем. Но факты таковы, что господин Рупарага и деньги исчезли одновременно — если, конечно, работодатель не воспользовался его исчезновением для прикрытия собственных махинаций! Всё придется проверять-перепроверять, всех опрашивать… Вы уж простите нас за назойливость, господин меченосец, — служба!
— Ничего-ничего. Каждый должен делать свою работу. Омир и Орден, господа.
— Омир и Орден, господин барон. До свидания.
Глава 21. Фонтан Желаний
Не помню, чья фраза (может, и ничья): «Жизнь — это коллекция глупостей, с которой почему-то жаль расставаться». Умники, как водится, полагают, что причина сей жали сердешной — в единственности твоего шанса, в краткости твоего смертного пути, в сводящем с ума количестве тонно-километров, затраченных на вбивание гвоздя или обживание раковины… В остывающей печке напряженно-попусту сгоревших лет и нервов якобы есть печальное удовольствие — неторопливо ворошить золу древней, как мир, кочергой, ненавязчиво исторгая зардевшиеся угольки-огоньки воспоминаний и поднимая скромно принаряженному по такому случаю в розовый гипюр небу (этакое вечернее девичество, жалостливо-просительное очарование морщинистых тёток) чуть увлажненные ранними звездами слез глаза… Ах, мать твою, до чего же верно!
Как бы не так.
Глупость необходима по другой причине. Она — безотказное лекарство от чужой безумной вечности, в которую тебя кратковременно зашвырнули, не спросясь, но ничего кроме которой не будет. Глупость — спасительный анаболик-транквилизатор для трудоголика-морализатора, отшиболик и дримоглот, сладкий пи. ец и острая водка, охренительный гоголь-моголь, лучшее средство от той убийственной шизопаранойи, в которую превращается жизнь при мысли о ней. При малейшей мысли о ней.
Стала туберанцем моя протуберация.
Вива аберрация, вива аберрат.
Просто живи и делай глупости.
Жизнь — это фонтан желаний.
И подобно фонтану, почти все они растрачиваются просто так.
Надо, черт возьми, успокоиться. Столько лет прошло…
А сколько столько?
Шесть. Нет, семь. Не так уж много, думал Рамон, впервые за много дней надев форму и решительно шагая по направлению к полночи по почти пустынным, призрачно освещённым газовыми фонарями улицам Базарного Квартала — а рядом другой Рамон без всякой насмешки думал о том, что думает первый, и на удивление не удивлялся решительности его шагов. Не можешь дольше думать — делай. Но лучше сразу делай, а думай поменьше.
Размеренную жизнь ультраортодоксальной общины Бостона нарушил пятнадцатилетний Эзра Крамер – его выгнали из школы. Но причину знают только родители и директор: Эзра сделал фотографии девочки. И это там, где не то что фотографировать, а глядеть друг другу в глаза до свадьбы и помыслить нельзя. Экстренный план спасения семьи от позора – отправить сына в другой город, а потом в Израиль для продолжения религиозного образования. Но у Эзры есть собственный план. Симоне Сомех, писатель, журналист, продюсер, родился и вырос в Италии, а сейчас живет в Нью-Йорке.
Решили похитить богача? А технику этого дела вы знаете? Исключительно способный, но бедный Рамеш Кумар зарабатывает на жизнь, сдавая за детишек индийской элиты вступительные экзамены в университет. Не самое опасное для жизни занятие, но беда приходит откуда не ждали. Когда Рамеш случайно занимает первое место на Всеиндийских экзаменах, его инфантильный подопечный Руди просыпается знаменитым. И теперь им придется извернуться, чтобы не перейти никому дорогу и сохранить в тайне свой маленький секрет. Даже если для этого придется похитить парочку богачей. «Украсть богача» – это удивительная смесь классической криминальной комедии и романа воспитания в декорациях современного Дели и традициях безумного индийского гротеска. Одна часть Гая Ричи, одна часть Тарантино, одна часть Болливуда, щепотка истории взросления и гарам масала.
В Германии стоит аномально жаркая весна 2018 года. Тане Арнхайм – главной героине новой книги Лейфа Рандта (род. 1983) – через несколько недель исполняется тридцать лет. Ее дебютный роман стал культовым; она смотрит в окно на берлинский парк «Заячья пустошь» и ждет огненных идей для новой книги. Ее друг, успешный веб-дизайнер Жером Даймлер, живет в Майнтале под Франкфуртом в родительском бунгало и старается осознать свою жизнь как духовный путь. Их дистанционные отношения кажутся безупречными. С помощью слов и изображений они поддерживают постоянную связь и по выходным иногда навещают друг друга в своих разных мирах.
У героини романа красивое имя — Солмарина (сокращенно — Сол), что означает «морская соль». Ей всего лишь тринадцать лет, но она единственная заботится о младшей сестренке, потому что их мать-алкоголичка не в состоянии этого делать. Сол убила своего отчима. Сознательно и жестоко. А потом они с сестрой сбежали, чтобы начать новую жизнь… в лесу. Роман шотландского писателя посвящен актуальной теме — семейному насилию над детьми. Иногда, когда жизнь ребенка становится похожей на кромешный ад, его сердце может превратиться в кусок льда.
Книга Р.А. Курбангалеевой и Н.А. Хрусталевой «Истории из жизни петербургских гидов / Правдивые и не очень» посвящена проблемам международного туризма. Авторы, имеющие большой опыт работы с немецкоязычными туристами, рассказывают различные, в том числе забавные истории из своей жизни, связанные с их деятельностью. Речь идет о знаниях и навыках, необходимых гидам-переводчикам, об особенностях проведения экскурсий в Санкт-Петербурге, о ментальности немцев, австрийцев и швейцарцев. Рассматриваются перспективы и возможные трудности международного туризма.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.