Август в Императориуме - [89]
Вторник и среда вообще прошли замечательно: Квазид, наконец, соизволил вынести на дружеский суд главы своего романа, устроив домашнее чтение, и впечатлений было столько, что Рамон взял с кропотливца слово передать ему перед отъездом один пишмаш-экземпляр: мало ли кого в Ордене заинтересует, может, и издать там удастся! И вообще неплохо бы возродить современную словесность — это ведь не техника, за ней жёсткий контроль не нужен… Мазилок, телолепов, зданщиков — или, по старинке, художников, скульпторов, архитекторов — вон сколько, и все довольны, заказов и работы хватает. Словесность — дело, конечно, особое, тут читатель потребен, привычка к духовной работе… Но есть, есть и Ордене знатоки и ценители, и даже кружки интересующихся — правда, по большей части среди Свободных Дев и «фиалок» — есть небольшие частные типографии, спецлитом да рекламно-справочными изданиями пробавляющиеся… Настоящие газеты, кроме «Орденского Вестника», не разрешены, а вот с худлитом проблем, пожалуй, не будет… Жаль, в Омире вся имеющаяся пресса ведомственная, а госкорпорация «Зайди и читани!», курируемая министром-капиталистом каждого Наместника, из худлита признает только вербум бульварум…
Правда, после читки куда-то исчез Пончо. Он и раньше, бывало, пропадал («западал влюблённой клавишей», по его же ухмылочке) на «амурно-лировой охоте» (это уже Квазид ввернул) — но теперь не объявился даже к воскресным Выборам Адмирабля… Старая носатая карга Шершеляфам, кособокая и бородавчатая хозяйка его скромной квартирки, перепуганная до икоты видом баронского мундира, тем не менее яростно божилась, что лоботряс-пофигист словно испарился: был — и нет. Ну как это, был — и нет, возмутились друзья, человек ведь, да ещё какой заводной и шумный, неукротимый балагур-байкотравец, отменный жизнелюб и траблоплюй, такого соплей не перешибёшь и с полпинка не уделаешь, он с любой высоты на все двенадцать лап, как гыррмарртраггский тигр, шмякнется и хоть бы хны, уверенно заявил Шизаяц. Но осадок остался, и развлекаться на Выборы Адмирабля Рамон уже не пошел…
Пончо, где ты, друг, что с тобой, ведь уже среда! Неужели проклятая белошвейка…
Как рассказали на понедельнишном «синемансе» у Артака, Выборы прошли замечательно: пышно парадировали и заливисто музицировали, с чувством толкали речуги, запускали в сияющую голубизной неболужу тонны воздушных шаров и голубей, под дунделки и барабаны виртуозно вертели изысканно-голыми задами и передами, через мощные динамики оглушали лозунгами и оплаченными поздравлениями (оглашалось и кто сильнее расщедрился ради Адмирабля или возлюбленных), столь же громогласно разыгрывали ценные призы и раздавали подарки (в основном лежалый ширпотреб). Народ, наш замечательно-отзывчивый народ, неподдельно радовался, хотя некоторые перешёптывались: уже шестнадцатый раз подряд (три Наместника сменилось!) Корона Красоты Омира достается юноше, почти мальчику… Нет, он, конечно, стоит того — златокудрый, наивно-синеглазый, сверкающий маслом стройно-упругий Антиной, восхитительный уже своей потрясённостью всеобщим обожанием (как Наместник грозномощный нежно смотрит на него!) — но что за нравы у начальства? Неужели во всём Омире никак не найти равнопрелестной девицы-красавицы или, на худой конец, девочки-припевочки? Всё так и должно быть, со знанием дела возражали другие, солидно аргументируя, что постоянство начальственного вкуса есть залог государственной стабильности. А кто посмеет сказать, что у Наместника нет вкуса?! И т. д. и т. п.
И вот стоило вернуться с пляжа…
Рамон рассеянно покачал туда-сюда открытую раму, и полдневное солнце, как вышколенный гепард, послушно занялось сверкающими прыжками в комнату и обратно.
Он снова повертел в руках выпавшее из плотного желтоватого конверта глянце-розовое картонное сердце — двустворчатое, с крохотной золотинкой короны внаклонку (что означало в данном случае «королю моего сердца») и летяще-твёрдой, чуть размашистой бледно-лиловой строкой внутри: «В полночь у Фонтана Желаний».
Почту барона — четыре письма и еженедельный «Орденский Вестник» — скорее всего, доставил Бонапарц, но его, понятное дело, расспрашивать было бесполезно. Так, спокойно, разберёмся по порядку. 32 страницы «Вестника» — это обеденное чтение, отложим. Одно письмо из Форта Кабарги от Маркиза Адвана Сида — давненько приятель не писал, видимо, есть повод… ещё одно, с медно улыбающимся эйфориусом на объемистом сундуке, — из Управы. Сводная выписка расходов, ясно, и вскрывать не будем… Вот это придётся сразу вскрыть — серебристые колонны ГХСМ, сжатый кулак, меч, короче официальное предписание ехать туда-то и туда-то по окончании отпуска… Осталось трое суток, вспомнил Рамон, и зачем я им понадобился? Где-нибудь заварушка, наверное… Пси-приказа, впрочем, ещё не поступало, значит, не так срочно.
Но сердце…
На конверте не было ничего — однако подобные письма могут просто передаваться через обслугу. Чёрт, надо всё-таки вызвать Бонапарца! …И что он скажет? Опишет внешность другого слуги, через слово поминая свой ненаглядный топор?
