Август в Императориуме - [88]

Шрифт
Интервал

Трещат ковер и крах морёных весел,
Сверкающие ребра бытия.
Дыши солёным холодом, стремнина,
Тащи меня в могильный бурелом!
В аллеях молний призрачно гранимый,
Я правлю переломленным веслом.
Художник, ты был счастлив, но недолго
И угодил в настенный календарь.
…Поет душа неведомого бога –
И праздник без особого предлога
Тюремная в груди рождает даль.
Какая прель была в его апреле?
Какой нужде он душу продавал?
Но молча рвутся к беспредельной цели
Поля тюльпанов — яркоцветный вал,
И мельница, и мыза, и крылатый
Пролет над половиной синевы,
Как будто неминуема расплата
И всюду страшно близкое куда-то,
И мрак любви стремительное взвы.
…И вот под сенью жарких скриптомерий
Удит младенец, празднуя былдень.
«Кого ты ловишь в духоте империй?
Ответь мне». — «Пристипому нототень».
Индеец вдруг возник в раскрасах рая,
Но, беззаботной мухою жужжа
И беззаветной мукою сгорая,
Пекла река, зерно перетирая, –
Лазейкой в узком зеркале ножа.
Не миновать Удиту аудита,
Когда б не убыл в уголь аудист.
Не по сезону мглист разносчик пугал,
И чистый лист не по сезону мглист!
Больной, как тумба, всюду прикроватен,
Ночами ежедневник вороват,
И как не умолять не прикрывать их,
Когда укров кровав и мокроватен,
Когда крадет украдку укрыватель,
Чтоб ею не прокрался выкрыват!
«Ну что ж, порой я знаю выкрывата, -
Младенец рёк. — Спасибо, боже мой!»
Прямая речь всегда витиевата,
А духоречка чешет божемой.
Как непомерный дух Квесампосада,
Как водяной бычара прогудит,
Алаверды возник в укусах ада,
И размело стрекозы-разбросады,
Когда из тучи смеркнул он: «Удит,
Кого?» Удит, что светит нам ответить
На это крыломесиво, метель!
Любая крыломирня лепит ветер…
«Ты болен, дорогой. Иди в постель»
«А как же лепестанье камамилис,
Турбозагиб ревущих лопастей?!»
«Тебе приснились сны. Тебе приснились
Пустые пустаны, где отстрелились
Безумцы-стреломеры всех мастей».
Как дерево мертво полночной люстры,
Растущее из сизо-бледных туч!
Гостиница нища обоев тусклых!
Язык часов — густеющий сургуч!
У водомера в городе кувшинок
Я занял где-то минус сорок три,
И вот летит душа пушей пушинок…
С годами пропадает нерешимость,
Но вся решимость корчится внутри.
О юность быстрооблачных безумий,
Возвышенная похоть, карнавал!
…Раскалывает времени трезубец,
Откуда бы беглец ни убывал.
Неутоленье беспощадней жажды,
И, память рук и сердца затая,
Трепещет в пустоте многоэтажной
Чужое «я» над пропастью бумажной,
Предчувствуя границу бытия.
Жан-Маргерит Легандр в саду цветущем
Невидимым лицом стоит к весне…
Жан-Маргерит Легандр в саду цветущем –
Я знаю о тебе, не обо мне.
Прекрасный солнцелов твой белый зонтик,
Наряден день-былдень. Устремлена
В неведомые Белу-Оризонти,
Мимозы-хризантемы-рамазотти,
На вечный миг ты вечная весна…
Непроизвольно рёк кокет кокету,
На фоне лесосна карандашим:
«Как радужно небесному паркету!
Вчера поля кувшинок хороши!»
«Позавчера мы сена нахлопочем –
Лужей-сияй, дождивый лесосной!»
…И как Искрипта вдруг заправомочит
Прыг-скоками блескучих тамагочи!
И рай-сарай, и посвист босоной!
Но вот затихла чушь позавчерая,
Устыли гомыши серебряка…
Отдай мои три сорок, баба Рая,
Пока щенки валяют дурака!
Пока на пузе жарится экватор,
Пока, образован и домосед,
Заезжий тарахтист и грезонатор,
Ведут, облокотясь на трансформатор,
тишайшую из всех безумбесед.
Я тоже был веселым и беспечным,
Улыбчивее солнца лопоух…
Но надо мной простёр граненый венчик
Кувшиноград, и порох мой прорух.
И много с чем нельзя вести коммерций,
И взор магнитит ржавая петля
Оконная… Мы старимся, Проперций!
Ужо пущай младые скриптомерцы
Пьют солнечную водку из нуля.
Но вот и час принять озонну ванну…
Ни здра ни до свида базар кряхтит –
Пеняет домосед образовану,
В груди у тарахтиста тарахтит.
И так светло в начале мимоэры,
что в небесах любовь моя плывёт…
Резвятся только лучшие химеры,
И дремлют пожилые пионеры –
Лишь сердце барабанит на восход…
Так пусть и вам, хоть завтра на галеры,
На полный миг всегда хватает веры,
Как этот день — день высшей скриптомеры –
И я провел без горя и забот.

Глава 20. Наргиз

Это было уже слишком.

Слишком для одного.

Слишком для одного отпуска.

А ведь так хорошо провел утро на пляже.

Отпуск катился под гору куда спокойней, чем в гору. Беспорядков больше не наблюдалось, о Тюльпане вообще не было ни слуху ни духу, и барон даже начал потихоньку сомневаться в реальности его присутствия здесь: сам-то разгрома в ЗДП не видел, а в ГХСМе, куда он заглянул было за разъяснениями, вежливые люди за широченными пустыми полированными столешницами из ореха и кверкуса только пожимали плечами или отделывались общими фразами, тонко намекая, что у них и без него хлопот полон рот… «Бурократы в мундирах! — негодовал про себя сенсолётчик (выучка и субординация не позволяли кипеть в открытую). — Пуговицеглазы уставчатые! Нет у них, видите ли, приказа и достаточных оснований для введения РОГНа[41], зачем, видите ли, создавать панику в парках и на пляжах, в кафедансах и гедонихоллах, портить массам отдых и ронять доходы! Прямо „Челюсти“ какие-то! Пригрелись на солнышке, чинодралы, срослись со столами, прикипели задами к столичной роскоши!» Последнее, кстати, было не совсем справедливо — ведь правило жёсткой ротации кадров Ордена никто не отменял, да и не торчал ли он сам тут подолгу в бытность инспектором… Однако барону нравилась такая


Рекомендуем почитать
Замки

Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.


Холмы, освещенные солнцем

«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.


Нечестная игра. На что ты готов пойти ради успеха своего ребенка

Роуз, Азра, Саманта и Лорен были лучшими подругами на протяжении десяти лет. Вместе они пережили немало трудностей, но всегда оставались верной поддержкой друг для друга. Их будни проходят в работе, воспитании детей, сплетнях и совместных посиделках. Но однажды привычную идиллию нарушает новость об строительстве элитной школы, обучение в которой откроет двери в лучшие университеты страны. Ставки высоки, в спецшколу возьмут лишь одного из сотни. Дружба перерастает в соперничество, каждая готова пойти на все, лишь ее ребенок поступил.


Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996

Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.


Запад

Заветная мечта увидеть наяву гигантских доисторических животных, чьи кости были недавно обнаружены в Кентукки, гонит небогатого заводчика мулов, одинокого вдовца Сая Беллмана все дальше от родного городка в Пенсильвании на Запад, за реку Миссисипи, играющую роль рубежа между цивилизацией и дикостью. Его единственным спутником в этой нелепой и опасной одиссее становится странный мальчик-индеец… А между тем его дочь-подросток Бесс, оставленная на попечение суровой тетушки, вдумчиво отслеживает путь отца на картах в городской библиотеке, еще не подозревая, что ей и самой скоро предстоит лицом к лицу столкнуться с опасностью, но иного рода… Британская писательница Кэрис Дэйвис является членом Королевского литературного общества, ее рассказы удостоены богатой коллекции премий и номинаций на премии, а ее дебютный роман «Запад» стал современной классикой англоязычной прозы.


После запятой

Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.