Август в Императориуме - [30]
«Лучше уж Искусство Притупленных Чувств», — рассеянно соображал он, и, пока ноги сами несли к заветной цели, перед глазами висела поразившая его неделю назад картина: в большом полутёмном зале, причудливо освещённом только разноцветно вспыхивающими шарами, конусами, спиралями глубоководных обитателей Серебристого Моря, с неуклонностью механического долота пульсируют барабаны, одну и ту же незатейливую мелодическую фигуру рисуют клавишные и другие, незнакомые Рамону электроинструменты (работающие, разумеется, от незаконного движка в подвале); ритмично возникают странные завораживающие звуки; совсем юные нынчелы и половозрелые инфантилы, закрыв глаза, раскачиваются или дергаются в зависимости от периодически меняющегося ритма; многие одурманены наркотическими зельями, и это продолжается всю ночь. Бумтрансеры, как они себя называют, адепты одного из видов ИПЧ…Говорят, это расползается, как мангровая болезнь, от которой человек вдруг начинает прорастать шелушащимися щупальцами-корнями и в мучениях умирает; говорят, что они какое-то время после транса похожи на зомби и могут сделать всё что угодно; говорят… Рамону приходилось заглядывать в пустующие зеркала их лиц, и ничего обнадёживающего он там не увидел.
Впрочем, в тех же Узрелах и на площадях по праздникам бывают и более приличные зрелища, бродячие театры, цирк, например…
Незнакомая кошка цвета мокрого асфальта прыгнула на загремевший подоконник и истошно заорала, требуя немедленно впустить ее, потом полезла на оконную решетку и заорала ещё громче! Рамон обалдело затряс головой, дробя и удаляя неведомо чью сомноломку, в десятый раз проклял беглую псишку — и вдруг услышал ни с чем не сравнимый мерный шорох и плеск…
Он стоял там, куда ноги сами принесли его — в паре сотен метров левее людной набережной, отделенный от неё нагромождёнными блоками железобетона, развалинами обширного лодочного сарая, старыми ящиками, скамьями, лодками с пробитым днищем, обломками весел, тентов и сгнившими деревянными лежаками… Он стоял на границе полузатоптанной травы и серого пляжного песка, и солнце уже не пекло непокрытую голову, а сверху заглядывало в глаза, всё ещё слишком яркое, — он отводил их, натыкался взглядом на ржавые кольца проволочной ограды, скользил по дырам в ней, по грудам мусора, бесцельно перемещался то внутрь, то наружу… Вдалеке, на набережной, мелькали люди, слабо доносились отдельные голоса и визги купающихся.
А здесь были руины.
Несколько столетних пирамидальных тополей, как когда-то, ставили по легкому бризу лениво плывущие вверх флотилии своей серебристо-зеленой листвы, да парочка заблудившихся облачков пересекала нагретую голубую бездну… Вот и всё. А прямо по курсу, совсем как в строчках забытого древнерунца, стояло куполом бесстрастное, безжалостное море. Чувствуя слабость в ногах и нелепость своей амуниции, Рамон бессильно опустился на первый попавшийся обломок стены.
Вот уж именно сюда он точно прийти не хотел…
Тридцать с лишним лет отделяло этот пустой бездонный аквариум от худенького мечтательного зеленоглазого пацана, старающегося изо всех сил походить на своих более сильных и ловких сверстников — так же быстро плавать, глубоко нырять за ракушками и крабами, резаться в кровь, отдирая устриц с волнореза, и метко швыряться жгучими медузами, так же смачно ругаться и плевать, так же охотно драться и придушенно гоготать, подглядывая за девочками и взрослыми женщинами, позабывшими, что кабинки для переодевания ставили не дураки, а пляжные умельцы, лодочники да спасатели, и с какой-нибудь верхней точки открывается прекрасный обзор… Тридцать с лишним лет отделяло коротко стриженного господина в сине-стальной униформе, с усталым, плохо выбритым лицом и выцветшими глазами, от мальчишки, однажды чуть-чуть (пары сантиметров не хватило) не надетого здоровенной волной на ржавую заострённую балку, торчащую в струящемся песке, — и преисполнившегося такого благоговения перед властью моря, что с восторгом на закате вернувшего ему найденное здесь же золотое кольцо с сапфиром…
Тридцать с лишним лет стояли прозрачной стеной между ними — но Рамону начинало казаться, что, как во время шторма, где резвящиеся между пушечными ударами волн в долгих шипениях их откатов бешено орут и ловят друг друга мгновенными лекалами опасных траекторий, выскальзывающих прямо из-под рушащегося гребня, взметывают сверкающими мокрыми пятками брызжущие песок и гальку, тяжело дышат праздными зеваками после, — что-то сдвигается в плотном, как брезент, ветре, в пенящихся глине, ультрамарине и празелени перед глазами, и нельзя не потерять себя тут же, нельзя вернуться домой тем же, доштормовым, нельзя не задохнуться от настежь распахнутых без малейшего скрипа гигантских дверей, от их открытия, что нельзя не задохнуться — уже задохнувшись и мотая головой, и в изнеможении валясь солёным на постель…
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Роуз, Азра, Саманта и Лорен были лучшими подругами на протяжении десяти лет. Вместе они пережили немало трудностей, но всегда оставались верной поддержкой друг для друга. Их будни проходят в работе, воспитании детей, сплетнях и совместных посиделках. Но однажды привычную идиллию нарушает новость об строительстве элитной школы, обучение в которой откроет двери в лучшие университеты страны. Ставки высоки, в спецшколу возьмут лишь одного из сотни. Дружба перерастает в соперничество, каждая готова пойти на все, лишь ее ребенок поступил.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Заветная мечта увидеть наяву гигантских доисторических животных, чьи кости были недавно обнаружены в Кентукки, гонит небогатого заводчика мулов, одинокого вдовца Сая Беллмана все дальше от родного городка в Пенсильвании на Запад, за реку Миссисипи, играющую роль рубежа между цивилизацией и дикостью. Его единственным спутником в этой нелепой и опасной одиссее становится странный мальчик-индеец… А между тем его дочь-подросток Бесс, оставленная на попечение суровой тетушки, вдумчиво отслеживает путь отца на картах в городской библиотеке, еще не подозревая, что ей и самой скоро предстоит лицом к лицу столкнуться с опасностью, но иного рода… Британская писательница Кэрис Дэйвис является членом Королевского литературного общества, ее рассказы удостоены богатой коллекции премий и номинаций на премии, а ее дебютный роман «Запад» стал современной классикой англоязычной прозы.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Лив Карин не может найти общий язык с дочерью-подростком Кайей. Молодой доктор Юнас не знает, стоит ли ему оставаться в профессии после смерти пациента. Сын мигранта Иван обдумывает побег из тюрьмы. Девочка Люкке находит своего отца, который вовсе не желает, чтобы его находили. Судьбы жителей городка на западном побережье Норвегии абсолютно случайно и неизбежно переплетаются в истории о том, как ссора из-за какао с булочками может привести к необратимым последствиям, и не успеешь оглянуться, как будет слишком поздно сказать «прости».