Август в Императориуме - [32]
— Не бойся, не съем, — подойдя, как можно ласковей выговорил Рамон. — Не дёргайся, дай посмотрю.
Он внимательно оглядел заплаканное грязное веснушчатое лицо с разбитой губой, легонько прощупал ребра на предмет повреждений (пинали не слабо). Мальчик как-то доверчиво и бессильно обмяк в его руках, и Рамон произнес, спрятав дрогнувшую жалость в голосе:
— Ничего, малыш, заживёт… За что они тебя?
— Я не хотел больше играть… Я устал и хотел домой. У них народу на две команды не хватало… Могли бы заново переделиться….
— Всё верно, могли бы. И уйти — твое полное право… Как звать-то? Полностью то есть.
— Зигфрид. А Зига это погонялово. Да я не обижаюсь, нормальное, бывают и хуже…
— Зига, значит… Ну да, нормальное погонялово… Зига, Зигги…
И тут он понял, что надо делать.
— Погоди-ка, — и, порывшись в сумке, Рамон вытащил предмет размером с детский кулачок — тёмно-зеленую ячеистую и решетчатую сферу не совсем правильной формы, с пустотой в центре и на тонкой, но прочной цепочке. — Знаешь, что это такое? Вижу, знаешь, — констатировал он, с улыбкой глядя на расширенные от восторга глаза и раскрытый рот Зигфрида. Затем он надел сферу на шею мальчику и сказал:
— Это недоразвитый, но живой пеноморф, вы о таких только мечтаете. Я его не использовал, поэтому он сможет запомнить именно тебя — отбирать его будет бессмысленно, а если заинтересуются власти, скажешь правду — подарил барон Рамон 42 Пси 7–1, пусть проверяют. Повтори.
— Подарил барон Рамон 42 Пси 7–1, пусть проверяют…
— Последние слова говорить не стоит… — Рамону стало весело. — Прижми его к груди ладонью и сосредоточься на нем. Что чувствуешь?
— Я… я чувствую ЕГО… И ещё … я лучше слышу! И… и он светится!
— Так и должно быть. Теперь у тебя есть друг, принимающий тебя таким, какой ты есть, и только от тебя зависит, как сложатся ваши отношения и какие способности он поможет тебе развить. Береги его — он отплатит тебе тем же. Иди, Зигги Стардаст, — и он потрепал пацана по вихрам, с удовольствием отметив восхищение и признательность в глазах новоявленного обладателя сокровища.
День, так бурно начавшийся, ближе к вечеру вроде бы выравнивался, и настроение поднялось, думал Рамон, глядя вслед счастливому Зигги — только вот контрольной псишки почему-то не было, и тень беспокойства все ещё призрачно обитала где-то в недоступных солнечной синеве местах.
…Впоследствии он сто раз спрашивал себя, отчего ему не пришла в голову самая простая мысль, отчего он так быстро и бездумно успокоился, отчего, даже не переодевшись (и соответственно оставшись при исполнении), позволил себе лениво брести наугад с отсутствующим видом, мечтая бог знает о чем и участвуя в высокой беседе озарённых платанов, невнятно философствующих эвкалиптов и лаково-знойных магнолий, выискивая и заботливо считая крохотные редкие облачка, перебрасываясь случайными фразами с какими-то людьми, косящимися на его форму, — один хотел стрельнуть сигарету (Рамон не курил), а другой набрался смелости угостить пенным биром (тут Рамон не отказался), — позволил себе сорвать какие-то завлекательные, чудно-бархатистые сливы поверх чьего-то грознопикого забора (залез и чуть рукав не порвал) и пожонглировать ими, закусить чем бог послал в кафешке-стекляшке среди пальм и акаций и там же продегустировать, бормоча про себя древнерунские стихи, три сорта сухого белого и красного вина, а потом ещё выпить с шапочно знакомым бароном (и послушать про его подвиги в Сельве и Югве) и парочкой незнакомых разнополых шевалье, дважды — туда и обратно — обойти шумящий, как белоголовый водопад, Фонтан Изобилия и оба раза бросить в пену монетки на манер нынчелов, вместе с визжащей детворой не успеть отпрыгнуть от хитроумного водяного налета Фонтана Каверзы, продемонстрировать на набережной для какой-то бесстрашно-настойчивой толстой мамаши и её знатного сопливого отпрыска несколько приемов с мечом, забраться на холм Старого Города и поспрашивать эхо в Разрушенной Яблоне — заброшенном розово-тонкоколонном дворце, перевитом лианами и обсаженном лестницами древних мрачных кипарисов… Он шел — и с удовольствием, как украшения зданий, зелени и неба, воспринимал попутные «внемли» Наместника, вывески и эгиды зазывал и концертантов, почему-то особенно радуясь публичному интиму щитовой рекламы адмираблистов… Ох уж эти вездесущие «амурки»! Разве можно против воли не улыбнуться, узрев аршинные буквы на фоне сердца из бенгальских огней! «Не ставь точку, бесенок… Очень скучаю по тебе… Твоя белочка»…
И только когда, не обращая внимания на постепенно (отчего и ПУННА не сработало) усиливающиеся крики, он шагнул из тенистого, затопленного плющом и вьюнком переулка на людную Площадь Четырех Кварталов (Оружейников, Строителей, Гончаров и Кровельщиков — как туда занесло?) и кричавшие — мастеровые, старики, женщины, десяток стражников, — увидев его, как по команде, расступились, опустив всё, что было в руках — копья, мечи, алебарды, дубины, кочерги, прямороги, кухонные и разделочные ножи; только когда он запоздало почувствовал, как пульсирует, бьется и плавает в чем-то похожем на кровь чужая безысходная боль, взмывает в просвет сознания и рушится, ломая, как спички, странно-хрупкие конечности; только когда он, не понимая сразу, что видит, но уже увидев в рассхлыне, расступе толпы, на расстоянии не больше тридцати мечей, слабо содрогающуюся, избитую, изрезанную, провисающую на воткнутых копьях сочащуюся тёмно-зеленую массу, догадался, что полученное им нерасшифрованное Пси-сообщение было ВТОРЫМ, а первое он пропустил во время атаки свамперов, — он уже знал, что ничего из предстоящего ни избежать, ни исправить невозможно.
Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Роуз, Азра, Саманта и Лорен были лучшими подругами на протяжении десяти лет. Вместе они пережили немало трудностей, но всегда оставались верной поддержкой друг для друга. Их будни проходят в работе, воспитании детей, сплетнях и совместных посиделках. Но однажды привычную идиллию нарушает новость об строительстве элитной школы, обучение в которой откроет двери в лучшие университеты страны. Ставки высоки, в спецшколу возьмут лишь одного из сотни. Дружба перерастает в соперничество, каждая готова пойти на все, лишь ее ребенок поступил.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Заветная мечта увидеть наяву гигантских доисторических животных, чьи кости были недавно обнаружены в Кентукки, гонит небогатого заводчика мулов, одинокого вдовца Сая Беллмана все дальше от родного городка в Пенсильвании на Запад, за реку Миссисипи, играющую роль рубежа между цивилизацией и дикостью. Его единственным спутником в этой нелепой и опасной одиссее становится странный мальчик-индеец… А между тем его дочь-подросток Бесс, оставленная на попечение суровой тетушки, вдумчиво отслеживает путь отца на картах в городской библиотеке, еще не подозревая, что ей и самой скоро предстоит лицом к лицу столкнуться с опасностью, но иного рода… Британская писательница Кэрис Дэйвис является членом Королевского литературного общества, ее рассказы удостоены богатой коллекции премий и номинаций на премии, а ее дебютный роман «Запад» стал современной классикой англоязычной прозы.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.